Промолчал, молодец, что после смерти царевны досталась Гатчина всего-то навсего лейб-медику Ивану Блюментросту, а императрица Анна Иоанновна и вовсе Гатчину у лекаря отобрала и подарила князю Борису Александровичу Куракину. Князя Бориса не стало, наследники тут же с молотка всё имение спустили — для заплаты долгов, как говорится. Вот тут и велела гатчинские земли Грише Орлову в подарок купить. Он и дворец строил, и парк разбивал, обихаживал, а теперь — поглядим, что теперь будет. Не оставлять же бывшему такое богатство. И так без меры семейство обогатилось.
В разговор вмешалась, сказала, что звать будут будущую супругу наследника в православном крещении, как и первую владелицу Гатчины, Натальей Алексеевной, и кто знает, может, и жить будет новая Наталья Алексеевна с супругом именно в Гатчине. У Вильгельмины глаза огромные, круглые, чуть не воздух ртом ловит: «Такое богатство!»
Канцлер исподтишка глянул. Поняла: а как же Григорий Григорьевич? С ним что будет? Усмехнулась. Всё снова повторила, чтоб никаких сомнений: кончилось орловское царствование. Раз и навсегда кончилось. Не желаю, чтобы больше имя императрицы с братцами путали. Васильчикову велела в стороне держаться. Огорчать не хочу, да и приваживать ни к чему.
— И всё же, несмотря на ваше явное нежелание, я прошу вас ознакомить меня с подробностями театрального костюма. Да-да, не удивляйтесь, друг мой. Мои пансионерки должны быть одеты по самой последней театральной — я подчёркиваю, театральной! — моде.
— Ваше величество, вы же не видите их в будущем профессиональными актрисами, не правда ли?
— Нет, конечно, но я хочу вам напомнить: наши первые балетные танцовщики при императрице Анне Иоанновне вышли из кадетского корпуса и составляли пары профессиональным танцовщицам. К тому же занятия в институте продлятся годы, и всё это время я хочу иметь под рукой театр, достойный моей столицы. Так что начинайте, и никаких апелляций к придворным туалетам, тем более драгоценностям. Каждый иностранец должен видеть подлинное театральное действо. Но вы заставляете меня чуть ли не оправдываться, гадкий генерал!