Камера хранения

Тут сохнет на улице выстиранная толстовка. Ее перекинули через веревку еще дымящейся от теплой воды, и на тридцатиградусном морозе она выглядит переломленной – посередине, в спине и локтях. У меня в памяти сразу всплывает потрясающий счастливый вечер из детства: мама приносит с балкона замороженное стираное постельное белье, развешивает его в длинном нашем коридоре, на пол бросает тряпки – впитывать тающий лед, и мы с сестрой засыпаем с этим морозным свежим запахом в голове, словно в мартовском лесу…

Я еду из отпуска в поезде «Арктика» в чистеньком купе из Кандалакши в Питер. В Кандалакше я погрузилась в вагон около двух часов ночи после нескольких часов пути и полуторачасового ожидания поезда на станции в минус двадцать девять. Утром в дверь стучит проводница. Доброжелательно и вежливо спрашивает, что мне принести: чай или кофе. Я разлепляю глаза: на соседней полке мой приоткрытый чемодан с торчащими оттуда феном, проводами, планшетом, выбором шерстяных носков, термобелья, шарфов и нескольких тепленьких ночных рубашек, рядом на полу аккуратно поставленные зеленые угги с лужицей стаявшего снега под ними.

Надо сказать, что спросонья в глазах у меня всегда двоится, и первые десять минут мне проще смотреть на мир одним глазом. И еще волосы у меня короткие, и поэтому по утрам они стоят дыбом. Всегда. Равномерным кругом по всей башке. Я стараюсь одной рукой плавно водить над чемоданом, как бы делая его содержимое незаметным для посторонних, другой рукой приглаживаю торчащие волосы. Смотрю на проводницу одним глазом и тоже вежливо отвечаю:

– Простите мне мой такой неприбранный вид. Мне чаю с лимоном, но попозже, и воду без газа.

Проводница с накрашенными глазами, в фартучке и в чем-то вроде кокошника, закрепленного на высокой прическе, успокаивает меня, мило махнув рукой:

– Да ну, что вы, не переживайте! Я по утрам тоже такая, даже еще страшнее!

Мыс Анива

Я провела двенадцать дней в Сахалинской области. Отпуск с друзьями и сыном на островах, почти без связи, без людей. Среди волн Тихого океана, в бухтах Охотского моря, среди прибрежных скал, живописных сопок, поросших дикими фиолетовыми ирисами и желто-оранжевыми лилиями.

Я наблюдала в бинокль за медведем, за морскими львами, за нерпами; кормила сыром и чипсами рыжих лис, которые бесстыже клянчат еду на обочине каждой дороги; ела устриц и морских ежей, которых мы сами собирали на озере Буссе; узнала, что есть ядовитая трава ипритка, и там, где она растет, не водятся змеи; я побывала на фумарольном поле[12] и даже отравилась сероводородными выбросами вулкана – кружилась голова, все плыло вокруг, а бамбучник казался сплошным плотным непреодолимым ковром; мокла под водопадами; забралась на затонувший корабль, в капитанской рубке которого сохранился даже путевой журнал и все навигационное оборудование; залезала в скалистые пещеры и гроты, намытые волнами за миллионы лет; получила мощную оплеуху тихоокеанской волной, едва устояла на ногах, но зато поняла, что спиной к океану лучше не поворачиваться; попробовала «сахалинский бутерброд» – белый хлеб, сверху красная рыба, а на ней густой щедрый слой красной икры; у меня впервые в жизни обгорели на этом суровом солнце нос и уши, это смешно и больно; я играла в «шляпу», пела песни, плакала от переполнявших меня чувств, хохотала до спазмов в животе и мочевом пузыре; узнала, что такое штаны-самосбросы и что «кораблем» можно называть только то судно, которое перевозит вооружение, а все остальные суда – это не корабли, а теплоходы, лайнеры и т. д. и т. д…

Мне было очень хорошо. Я дышала. Я сладко и глубоко спала. У меня опустились плечи. Я, кажется, набралась сил. Но, как всегда, я нашла кучу всего, что мне хотелось бы изменить. Нашла, где надо навести порядочек, где отругать и пристыдить; нашла, кого уволить, кого пожалеть, кому помочь… Решила, что если бы у меня была еще одна жизнь, то я бы навела красоту и привела в порядок старый маяк на мысе Анива – в крайней южной точке острова Сахалин.

Мыс Анива. Сначала через Корсаков доехать на джипах до поселка Новиково. Потом полтора часа на моторках до маяка. И там, среди похожих на детский плач криков растревоженных чаек и среди мирно выныривающих из волн любопытных голов морских львов мы разглядываем остатки истории. Или просто – остатки…