Камера хранения. Мещанская книга

Место и время, где и когда советский трудящийся позволял себе шляпу легкомысленную, прохладную, из плетеной соломки, естественного кремового цвета или крашеной (особой любовью красавиц пользовались черные соломенные шляпки), – исключительно санаторий или дом отдыха, где проходил полноценный трехнедельный отпуск. Ввиду общей скудости одежд товарищам отдыхающим при летнем заезде в некоторые санатории – в частности в военные, где отдыхал и лечился отец, – выдавали белый полотняный костюм вроде моряцкой робы. К такому наряду полагалась казенная же полотняная панама… А в здравницах, где отдыхали самые заслуженные трудящиеся, например в санатории Совета министров и, с другой стороны, в шахтерском, раскинувшемся рядом с нашим, военным, об эстетической стороне отдыха заботились настолько, что одевали «санаторно-больных» (истинное наименование!) в спальные пижамы из полосатого атласа. Прекрасно помню мужественных темнолицых обитателей шахтерского курортно-санаторного учреждения, гуляющих по аллеям экзотических растений в томных спальных нарядах лилово-зеленой расцветки. Поскольку к пижамам панамы не выдавались, их счастливые временные обладатели покупали соломенные шляпы – здесь же, в магазинах «Курортторга».

Сильное впечатление производили пары – впрочем, редкие, поскольку руководство предполагало правильным отдых поодиночке, отсюда изобилие анекдотов и трагических историй о курортных романах… Да, пары выглядели поразительно: кавалер в пижаме и классической строгой соломенной шляпе с дамой в маленькой шляпке из черной или синей соломки и вечернем платье из крепдешина, часто до земли, или в шелковом комбинезоне с широчайшими штанинами – распространенная летняя мода начала пятидесятых…

И вся эта и несомненная, и сомнительная красота к середине столетия сошла на нет – прежде всего ввиду все меньшей зависимости горожан от погоды. Примерно году к пятьдесят шестому за полной ненадобностью шляпы и шляпки почти полностью вышли из круглогодичного применения – в городском транспорте на головы не капало, а пешком городские жители почти не передвигались. Летом курортную соломенную шляпу теснила ее омерзительная копия из капроновой сетки, ассоциирующаяся не с морем в Сочи и пальмами в Гаграх, а исключительно с райкомом и выездной комиссией партийных пенсионеров. К слову: теперь именно такие шляпы носят самые крутые из юных модников.

Зимою же шляпы к концу шестидесятых уступили свои насиженные места шапкам-ушанкам, игравшим всё большую социальную роль, – но о них позже.

А вот демократические кепки и косынки проделали совершенно другой путь, хотя в конце их постигла та же судьба, что и шляпы.

Кепки, как и большая часть вещей в те времена, делались по индивидуальным заказам. Впрочем, иногда можно было наскочить на молниеносную продажу партии головных уборов, напоминавших кепки, в «Марьинском мосторге» – «мосторгами» назывались большие районные универмаги. Однако купленная в азарте спешки кепка перед домашним зеркалом вызывала лишь сожаление о потраченных – пусть небольших – деньгах. Ничто в ее покрое и общем виде не напоминало настоящую кепку, предмет, который уважающий себя молодой житель упомянутого района обозначал словом «кепарь», «кепарик».

Кепарик мог быть одного из двух фасонов – восьмиклинка и… Черт возьми, нет приличного эквивалента названию второго фасона! Ну, перейдем на сухой и сдержанный английский: второй марьинорощинский, то есть хулиганский фасон кепаря назывался бы в английской версии, если бы она была, virgin vagina.

Полностью соответствовали названиям и фасоны. Восьмиклинка была сшита именно из восьми клиньев и завершена коротеньким козырьком. Носилась она набекрень, популярностью пользовалась – особенно в несколько увеличенном варианте – не только у шпаны, но и у артистической публики, подчеркивая народность таланта. Что же до непристойного кепаря, то поперек этого головного убора, как и следовало ожидать, шла глубокая встречная складка, расходившаяся, когда кепку натягивали слишком сильно. Носили такие кепки люди серьезные, сделавшие не одну ходку, сверкающие стальными «фиксами» в редких улыбках, а за голенищем «прохаря» непременно хранившие «перо» с наборной ручкой из цветного «ПЛАСТИгласа» – словом, не «приблатненные», а «настоящие блатные».

Не будем, впрочем, упрощать исторический образ кепки – преступная составляющая не полностью исчерпывала ее характер. Например, существовали так называемые английские кепки, продолговатые, со сплошным донышком, с маленьким хлястиком сзади, как правило, из шерсти в некрупную клетку. Мне самому удалось сшить такую кепку по хорошей рекомендации у мастера с «Мосфильма», создавшего в свое время сотни треуголок и киверов для великой эпопеи, а теперь, на пенсии, скромно, но неплохо зарабатывавшего на таких заказах, как мой… Но это было много позже, а тогда, в середине века, московская кепка была прежде всего принадлежностью сугубо криминальной среды.