Камера смертника

– А давайте перейдем на «ты»! Так проще будет общаться. Мы ведь почти ровесники, вы старше меня всего на шесть лет. Это же практически одно поколение: росли в одно время, учились в одних школах, черт, на одних девчонок заглядывались… Я очень хочу понять, понимаешь? Это ведь не твоя беда, это беда общества. Ну, так как? На «ты»?

– Нет…»

Щелчок клавиши, остановивший запись, вернул меня в нынешнюю реальность из тягостного, густого и душного от витавшего в воздухе чувства отчаяния и безысходности мира спецучастка.

Психоаналитик Александр Иванович Барсуков, у которого я сидел сейчас дома и который согласился помочь мне по просьбе Лешки Тихонова, оказался моим ровесником и простецким парнем. Хотя, может, это просто профессиональная привычка – общаться в такой манере, которая располагает к раскрытию собеседника, простоте общения и максимальному откровению. Он с ходу, как только я вошел к нему, представился Сашкой, а меня стал звать Борькой. Он потащил меня в свой кабинет, демонстративно сгреб в сторону на журнальном столике груду бумаг, захлопнул ноутбук, показывая всем своим видом, что готов погрузиться в мои проблемы.

– Понимаешь, Борька, – Барсуков упер локти в колени, привычно сцепил пальцы рук замком и прижался к ним губами, – это очень типичная реакция. Я уловил ряд пауз, и именно в тех местах, где и ожидал их уловить. Это, как бы тебе попроще объяснить, типичная картина свернувшегося сознания. Он сейчас как кокон, и тебе этот кокон не прошибить. Видишь ли, это ведь защитная реакция организма, его психики, которая удерживает твоего «палача» от помешательства. Одни падают в обморок, другие теряют рассудок. При длительных реакциях те, кто не теряет рассудок, заворачиваются вот в такой кокон. Или кончают с собой.

– А может быть, этот уход в себя и есть настоящее помешательство?

Я смотрел на Сашку с надеждой. Все-таки он был знаменитым психологом, кандидатом двух наук и имел приличную практику как психоаналитик. Так мне отрекомендовал его мой одноклассник.

– Нет-нет-нет! – замахал руками Барсуков и, легко, одним рывком поднявшись с дивана, заложил руки за спину и стал кружить по кабинету, каждый раз старательно обходя мое кресло. – Сумасшедший, если пользоваться этим не очень внятным термином, воспринимает окружающую действительность в искаженном виде либо полностью подменяет ее собственной, выдуманной или сформировавшейся у него в мозгу действительностью. Здесь же мы имеем барьер.

– То есть ты хочешь сказать, что окружающую действительность он воспринимает адекватно?

– Нет, что ты! О какой адекватности может идти речь? Адекватность есть здоровое равновесие между поступающей в мозг информацией и здоровой реакцией на нее. А у него реакция нездоровая. И беда в том, что сформировалась она окружающей средой. Вот если бы тебе удалось изъять его из этой среды, поместить в некогда привычную, тогда контакт наладился бы быстрее.

– Кто ж мне даст? – усмехнулся я. – Это же колония, да еще спецучасток для смертников. Кроме как из клетки в клетку там не пообщаешься. Так что среду придется принимать как данность.

– Н-да, ситуэйшен! – рассмеялся Сашка. – Ладно, вот что я тебе посоветую. Ты постарайся, во-первых, сам не соответствовать окружающей среде. Будь для него положительным раздражителем. Или побудителем…

– Ты не представляешь, как тяжело просто находиться там, а не то чтобы чему-то еще соответствовать… Там стены давят, воздух будто пропитан затаенной злобой… и такой тоской, что постороннему человеку и то выть хочется.

– Ничего, ты постарайся. Такая у тебя работа, – отмахнулся Сашка. – А во-вторых, нужно обратиться к истокам его состояния. Ведь психологическое состояние, которое привело к изменению внешних реакций, формировалось не один день и даже не в течение тех лет, что он тут сидит. Оно формировалось уже тогда, когда он готовился к первому своему преступлению, когда у него в мозгу складывалось желание убить первую жертву. Первый мотив, понимаешь?

– Такое ощущение, что мотивов у него не было, – проворчал я.

– Нет-нет-нет, – помотал Сашка выставленным вверх указательным пальцем, – так не бывает. Даже у помешанных есть мотив, только выдуманный. Если исходить из его нормальности и психологического срыва, то мотив должен быть обязательно. Ты, главное, строй беседы так, чтобы обратить его внутренний взор на прошлое, именно на то время, когда у него появилось желание убить в первый раз. Когда его арестовали, говоришь? В 93-м? Вот и поговори с ним о начале девяностых. Интересное было время, смутное, бандитское… Чего-то он хлебнул такого в то время.

– Просто порасспрашивать о тех годах? Как жил, чем жил? Знаешь, я боюсь его спрашивать о матери, жене. Ведь никто к нему на свидания не приезжает…

– Свидания? – изумился Сашка. – Им еще и свидания разрешены? Я думал, что «умер, так умер».

– Да, разрешены. Так вот, я думаю, что заикнись я о близких людях – и он сорвется. Черт его знает, что там могло случиться в те годы. Может, его жена предала, может, мать повесилась от горя. Бередить в его состоянии такие раны…