— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — удивился Слобода. Ведь никто, кроме него самого, этого здесь не знал, а звали Грачевым, но переводчик уже пропал, словно растворившись в белесых космах тумана, выползавших из заросшей лебедой и бурьяном низинки, через которую вела тропка, по которой он шел, словно торопясь догнать кого-то, совсем не различимого в сумраке…
Разбудил шум во дворе, лающие немецкие команды, блики света. Обитатели камеры собрались у окна. Опираясь на чужие плечи, выглянул в него и Семен, поднявшийся с нар и еще не отошедший от своего сна.
В кирпичную стену тюремного двора был вбит загнутый железный штырь, на котором болталась петля, освещенная прожектором с вышки.
«Вот зачем стучали днем», — понял Семен и попытался разглядеть, что делается там, куда не доставал свет прожектора.
В стороне мелькнул белый докторский халат, смутными тенями скользнули черные мундиры эсэсманов, тащивших к крюку с петлей извивающегося человека с неестественно раскрытым белым ртом на потемневшем лице.
«Переводчик! Сушков!» — словно ожгла Слободу догадка, хотя смертника еще не втащили в круг света.
Но вот он уже хорошо виден в синевато-белом свете прожектора. Да, это Дмитрий Степанович! Дюжие немцы в черных мундирax тащили его к виселице, а он вырывался, цеплялся хромой ногой за асфальт двора, но ему выкрутили руки, защелкнули на них браслеты наручников и накинули петлю на шею…
Один из немцев достал бумагу, что-то прочитал — слов не было слышно, — и взмахнул рукой, как отрубил. Из-под ног Сушкова вышибли сразу развалившийся от удара ящик, и его тело задергалось в петле…
Подошел доктор, нагнулся над телом, но его отстранил один из эсэсовцев. Стукнул выстрел, и Семен увидел, как мотнулась голова лежавшего на асфальте и потекло под ней темное…
Больше он смотреть не мог; уже лежа на нарах, почувствовал, что лицо его мокро от слез, неудержимо катившихся из глаз.
Глава 6