Камера смертников. Последние минуты

Утром 28 мая 2002 года мы с Ларри пришли к Наполеону во временную камеру. Я записала в блокноте: «Он меньше ростом, чем я думала». Я не знала, что он такой невысокий, поскольку впервые видела его на ногах, а не сидящим за стеклом. Он имел хорошее телосложение – спортсмен – и казался высоким. Сегодня Наполеон предстал совсем другим. Мало того, что он как бы уменьшился, у него под глазами появились мешки, словно он не спал. Он был спокоен и неразговорчив.

Обычно я желала осужденным удачи, потому что у них часто оставались нерассмотренные апелляции. Теперь же я не знала, что сказать. В глазах у меня щипало – того и гляди заплачу. А плакать, черт возьми, я не имела права.

ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД

Наполеон находился в отделении смертников почти столько же, сколько я работал в Департаменте. Увидев его впервые, я поразился, как он молодо выглядит. Именно его возраст меня и растрогал: Наполеон совершил преступление семнадцатилетним мальчишкой, он не мог даже голосовать или покупать сигареты и спиртное, зато мог получить смертный приговор. Я слышал, что в тюрьме округа он спал не на койке, а на полу. Мне кажется, он себя таким образом наказывал. Когда отделение смертников перевели в тюрьму Эллис, где заключенные работали, Наполеон разносил еду и мыл полы. Значит, ему вполне доверяли. Родители хорошо его воспитали: вежливый и всегда послушный. В тюрьме таких называют сознательными заключенными. Он заслуживал второго шанса.

В день казни мы с Мишель пришли к нему для обычной процедуры, и я вдруг подумал, что Наполеону лучше записать свое последнее слово, а не бормотать, лежа на койке, – ведь он человек грамотный. И я предложил: «Если хотите что-нибудь сказать, напишите все, что у вас на сердце, а я потом передам кому следует». Он согласился. Перед уходом я повернулся к нему и заметил: «Наполеон, вы, кажется, совсем спокойны». «Посмотрите получше», – ответил он.

Я пожал ему руку и ушел, а потом не мог прогнать из памяти этот разговор. В следующий раз я увидел Наполеона на кушетке, пристегнутого ремнями. Меня одолевали тяжелые чувства. Его смерть произвела на меня сильное впечатление. Он стал моим другом. Мне было грустно провожать Наполеона, и я страшно устал от казней вообще…

Ближе к вечеру я перепечатывала для прессы последнее слово Наполеона. Он написал текст меньше чем за час, но то были очень искренние и волнующие слова. Я печатала, надеясь, что ему все же дадут отсрочку; мне не хотелось видеть, как он умирает, и я упрекала себя за эту жалость. Трудный выдался день. Голосование по вопросам отсрочки или замены казни на пожизненное заключение в Бюро помилований и условно-досрочных освобождений обычно проходило единогласно, но в случае с Наполеоном Бизли решено было отказать в замене смертной казни пожизненным заключением – десятью голосами против семи, и отказать в отсрочке исполнения – тринадцатью голосами против четырех, – вот как сильно разделились мнения. Затем пришло известие о том, что Верховный суд единогласно решил отказать в отсрочке исполнения приговора.