Камергерский переулок

«А еще ведь у нее есть тетка в Краматорске», - сказал Прокопьев. Да, тетка Полина хороший человек и Дашку любит. Но и с ней связана теперь подлая глупость. Пелена невезения словно бы обволокла Дашу. И руки Татьяны забинтовали нечто в воздухе. Кроме главного своего ремесла тетка Полина занималась еще и знахарством. То есть, вернее будет сказать - целительством. И «занималась» сказано не совсем точно. В роду у них были знахари, понимавшие толк в травах и отварах. И тетка Полина врачевала себя травами. Себя, своих родственников и знакомых, если те, конечно, проявляли к ее дару интерес и доверие. Дашка походила у нее в ученицах. Увлеклась даже. И надо же было ей, дуре, нянечке-то всего, приняться успокаивать истеричную больную. Та, в частности, причитала и по поводу хворобы мужа. И Дашка, сердобольная дуреха, стала вспоминать, какими травами тетка Полина снимала схожие недуги. Истеричка успокоилась, записала состав отвара (сбор трав) и позже Дашку благодарила, мужик ее ходил здоровый. Но когда началась вся эта дребедень с Дашкой, истеричка стала обходить ее стороной, словно Дашка сейчас же могла заразить ее птичьим гриппом. А неделю назад они столкнулись с ней на станции. Народу было много, вот-вот должна была подойти электричка. Увидев Дашу, истеричка разоралась. Стояла метрах в десяти от Даши и кричала так, чтобы все слышали ее. И люди вокруг застыли в неловкости, многие из них о Даше, наверное, и не знали, и истеричка вряд ли у кого вызывала приязнь, но люди застыли, и вышло так, что они были свои, вместе, одно, а Даша - одна и всем чужая. А истеричка объявляла народу, что Даша - колдунья и ее надо сжечь, мало того, что она блядь, она еще и колдунья. Она отравила ее мужа, вызвалась его лечить, взяла деньги и большие, но зелье сварила такое, что напившись его, муж стал первым в Долбне бабником. Да и какое еще зелье могла сварить шлюха с Тверской! Люди добрые, как вы терпите ее на нашей земле! Колдунья! Шлюха! Колдунья! Сжечь ее! Разорвать на куски и сжечь!

Так и стояли они, толпа и Даша. Взвинченная, разъяренная, одуревшая толпа. Руки Татьяны стали будто бы месить тесто, пальцы ее задрожали. Даша ревела потом, уткнувшись в ее, Татьянино, плечо. Даша сознавала, что растерзать ее готова была лишь истеричка, а остальные и думать о ней не думали. Но в секунды на станции она ощутила ужас самосуда, бессилие собственного одиночества и вместе с тем желание злыдням своим не уступать.

– Где она теперь? - спросил Прокопьев.

– Не знаю.

– Вы мне по-прежнему не доверяете. Могу вас понять. Ко всему прочему, после разговора с Ангелиной Федоровной я и впрямь пошел бы на станцию. Передал привет и ладно. Теперь знаю: я должен отыскать Дарью Тарасовну. И вы завели разговор со мной не просто так. Будьте последовательны. Я бы мог найти работу Дарье Тарасовне в Москве, хотя бы и на моей службе. И жилье, временное, помог бы подобрать. Я не лукавлю.

– Может быть, она… в Марфине… - неуверенно произнесла Татьяна.

– То есть?

– В Марфине два санатория… В одном у матери знакомые… Она и устроила туда Дашу уборщицей… Но… Ночевать она приезжала обычно домой… А тут пять дней… Ну повздорила с матерью… Но не на пять же дней…

– Как туда добраться? - спросил Прокопьев.

– Автобусом. От вокзала. Минут двадцать пять…

– Скажите мне, какая остановка и где Дашу искать.

– Я поеду с вами.

Прокопьев был наслышан об историях и красотах Марфина, читал о них, монографии рассматривал, в спокойном случае с удовольствием побродил бы дорожками усадебного парка со знаменитой ротондой над озером, взглянул бы и на остров Любви, куда шалопай с лампасами Василий Сталин желал приволочь мост из побитой Германии, постоял бы у церкви Белозерова и у дворца Быковского, прошелся бы и не раз готическим замковым мостом того же Быковского, знакомые киношники снимали здесь картины с драмами британских королев и балтийскими приключениями птенцов Петрова гнезда… Он даже некую, впрочем, свойственную ему фантазию, стоя в автобусе, допустил, с видениями, будто бы и себя узрел в костюме лондонского вельможи Болингброка, задумавшего возле красного с белым замка-моста интригу с подношением королеве Анне стакана воды. Почувствовал удивление во взгляде черных глаз под крыльями черных бровей: Татьяна, возможно, заподозрила коварство в его неожиданной улыбке. Очнулся. Глупость какая! О чем лезут мысли и видения! И сразу же осознал: вовсе не глупость. Отвлечение. Отвлечься желает. От других мыслей. Эти, другие, мысли снова встревожили. Были они опять и о том, что скажет Даша, увидев его. Не причислит ли она его к отряду врагов своих, не посчитает ли лазутчиком или наемным охотником с сетью на затравленную косулю? Что вообще произойдет с ним и с ней при нечаянной для нее встрече?

Ничего не произошло.