Камергерский переулок

Погода в Москве прохладней не стала. Но ветерок, ехидный, порывистый, заставил Соломатина поднять воротник куртки. Минут пять возле «нашей» скамейки Соломатин простоял в одиночестве. Покуривал, посматривал в сторону двух поэтов на углах мистического треугольника. Но назначившая свидание подошла к нему от Гоголя с Тимирязевым.

– Извини, Андрюша, пробки на Садовом, - сказала Елизавета. - Машину поставила на Бронной, возле театра.

Все те же милые Соломатину связанные Лизиной рукой изделия украшали барышню, но нынче вместо дубленки ее утепляла коричневая шубейка с мелкими завитками.

– Каракульча, - ответила Елизавета взгляду Соломатина. - Этой осенью в моде. Приобрела вчера.

– Раз в моде, стало быть, недешевая…

– Недешевая, - согласилась Елизавета. - Полная шуба из каракульчи не дешевле норковой. И юбка на мне новая, погляди (шубейка была распахнута). «Тюльпан». Видишь, складки расширяются от талии и сужаются к коленям. Тебе нравится?

– Нравится. Мне все в тебе нравится. Мне не нравятся мои штаны и моя потрепанная куртка, и особенно ее пустые карманы! - грубо сказал Соломатин и сразу же пожалел о сказанном: он, что, плачется, что ли, пожалеть себя вынуждает?

– Это правильно, - сказала Елизавета.

– Ты дразнишь меня?

– Очень может быть, что и дразню, - сказала Елизавета. - Но унижать не собираюсь. Выбор все равно делать тебе. Ты человек свободный и независимый. И ставить тебя в условия, какие ограничат или хотя бы раздосадуют твои свободы и независимость, я не намерена. Я тогда унижу и оскорблю саму себя. Хотя положение оскорбительнее моего вряд ли можно себе представить.

– Экий пафос… - пробормотал Соломатин. Перед его глазами на рекламном щите, подняв передние лапы, сидели уссурийские тигры, прибывшие в Москву для участия во Всемирном празднике Цирка. Эти тигры позже не раз возникали в сознании Соломатина.

– Значит, нам следует разойтись сейчас же, - услышал он. Глаза Елизаветы были влажные, ресницы ее вздрагивали.

– Нет, - сказал Соломатин. - Разойтись сейчас мы с тобой не можем.

Он притянул к себе Елизавету и губами нашел ее губы.

– Остынь, - сказала Елизавета. - Сидеть здесь на скамейке, прикасаясь к тебе, я уже не смогу. Не выдержу.

– И я не выдержу, - сказал Соломатин.

– Значит, поедем ко мне, - произнесла Елизавета. - По дороге к машине у тебя еще есть время для раздумий. Объявлю, что машина подарена мне купцом Парамоновым, а квартира, в которую я тебя зазываю или заманиваю, снята им же для меня. Думаю, что ты и сам догадался бы об этом. Но лучше тебе услышать все от меня. Если тебя не вырвет сейчас, значит, поедем ко мне.

Минуты две Соломатин шагал молча. Но ведь и не останавливался. И не вырвало его.

– Заглянула в «Современную идиллию»? - спросил Соломатин.

– Не только заглянула, но и прочитала с удовольствием, - сказала Елизавета. - Я барышня - способная к восприятию произведений искусства. И штучка Фаинька мне по душе.

Красная «Тойота» ожидала Елизавету на Малой Бронной, а из квартиры барышни, способной к восприятию произведений искусства, действительно, был виден Тишинский рынок. Впрочем, никакие подробности сейчас Соломатину не были нужны. Нужна была только Елизавета. Ее жар. Вся она. Ее тело. И его, Соломатина, тело в ней. Всяческие суждения о происходящем исключались. Дежурный у лифта, как показалось Соломатину, взглянул на него с неодобрением. Но и оценивать взгляд какого-нибудь полковника-силовика в отставке Соломатин себе запретил. Когда-либо потом оценит. И обо всем рассудит.

Они были готовы раздеть друг друга в лифте. Но сдержали себя.

– Ни о чем не говори, - вышептала Елизавета, защелкивая замок квартирной двери. - Ничего не искажай словами.

И все же ночью, когда вынуждены были позволить себе отдохнуть, она сказала:

– Как же нас с тобой теперь именовать? Кто мы с тобой теперь?

Как будто в воздух сказала, будто размышляла вслух, и уж во всяком случае ответа Соломатина не ожидала.

– Давай будем считать, что мы с тобой самка и самец. Ведь мы с тобой сегодня и были самкой и самцом. И хорошими. А, Андрюш? Ты просто прекрасный самец. А я, Андрюш?

Соломатин сидел, курил. Кивнул.

– И какие же мы с тобой зверюшки, Андрюш? И какие мы зверюги?

– Не знаю, - сказал Соломатин.

– А давай каждый раз играть в разных зверюшек. А, Андрюшенька?

Соломатин кивнул. Сам думал: «А я ведь без нее и впрямь не могу. Ничего себе история. Эдак я могу оказаться на содержании у содержанки. Ну и что? Отчего же и не попробовать?…»

– Ну что же ты молчишь-то? Теперь допустимы и слова.

– Я малоразговорчивый, - сказал Соломатин. - Привыкай… Если нам будет дадено привыкать друг к другу…

– Об этом ты сегодня не думай! - щека Елизаветы улеглась на колено Соломатину. - Так какие мы сегодня с тобой зверюшки?

– Бурундуки, - сказал Соломатин.