Камергерский переулок

Поначалу в каком-то ночном клубе (опять же не стал спрашивать Елизавету, куда она его завезла) он стоял у стены, руки заведя за спину, и мрачно дулся на Елизавету, будто Онегин на Ленского, затащившего приятеля на бал у помещиков Лариных. Но для хмури и досад его был повод. Фейс-контрольщик, по роже видно - Пуп земли, хозяином жизни и будто с высот взиравший на быдло в очереди (другие пупы земли рассекали ее, кивая вышибале-запускале небрежно), оказался одноклассником Соломатина Стасиком Кирьяковым по прозвищу Пердоша. Стасика, пройдоху, ябедника и подлизу, неоднократно били. Но теперь он размордел, заматерел даже и стал Пупом земли русской. Соломатина он, конечно, узнал и принялся выкобениваться. Обращался он исключительно к Елизавете, признавая лишь в ней человеческую особь. «Вас в списке нет, - надувался Кирьяков. - Повторите вашу фамилию». «В списке мы есть, - надменно сказала Елизавета, - очки протрите. Они у вас запотели от важности». «Ах, да, да, вижу, - поморщился Кирьяков, выказывая неудовольствие по поводу своего открытия. - Вы есть. И этот с вами?» «И этот со мной», - сказала Елизавета. «Посоветуйте ему одеваться приличнее…» - последние слова Кирьяков оставил за собой.

Впрочем, удрученным Онегиным Соломатин простоял у стены недолго.

Сначала появилась Здеся Ватсон, теперь уже сама вся в черном бархате, жаль, что житейский девиз ее по причине выреза до ягодиц не смог украсить Здесину спину. Затем обнаружились Тиша и писательница Клавдия. Приветствовали Елизавету другие ее приятельницы, а с ними и кавалеры. И началась круговерть. Со встречами и знакомствами, шумно-похожими на хлопки пробок шампанского, с мимолетным, но приправленным остротами из домашних заготовок, трепом, с питьем и закусыванием на ходу, на бегу, с танцами и переплясами, с предъявлением публике нарядов, тел и драгоценностей, со световыми играми и фокусами, со скоморошеством ходовых авангардистов Тургенева и Мойдодыра, один из них представлял петуха-забияку, подскакивал и почесывал перья бойцовской шпорой, другой - негра преклонных годов с ликом Ленина на набедренной повязке. Потом кушали основательно, имея на эстраде развлекателей - троих блестящих милашек и двух небритых парней, повторявших слова про Авдотью из Подболотья. «Тыщ по пять им отвалят, - гадали за столами, - или побольше?» Впрочем, развлекатели едокам не мешали. А Соломатин в своих наблюдениях установил - одни тут делают дела или с помощью светских якобы балбесов ищут выходы на лиц влиятельных и на их связи. Иные же озабочены старанием засветиться и попасть в витринную хронику глянцевых журналов. «Ты не заскучал?» - обеспокоилась Елизавета. «Не заскучал!» - обрадовал ее Соломатин.

Он до того не заскучал, что позволил себе при выходе из клуба высказать фейс-надсмотрщику Стасику Кирьякову благодушное: «До новых встреч, Пердоша!».

«А не послать ли мне подальше, к едреной бабушке, этот мой слесарный промысел в Брюсовом переулке? - легким перышком в подполоточье порхал по утру Соломатин. - Социальная позиция, конечно, хороша. Но хороша, когда она искренняя…»

Однако мысли свои Соломатин легко и обрывал, вспоминая о том, что вчера многим он был интересен (или забавен) именно потому, что - слесарь-сантехник. Эксцентрика или экзотика… Тургенев с лиловым гребешком, Мойдодыр в набедренной повязке… Да и что думать обо всем этом! Ему с Елизаветой было хорошо. И Елизавете с ним тоже.

А через день при уличном свидании на Твербуле (Елизавета привезла ему роман Умберто Эко «Остров накануне» с просьбой прочитать и высказать суждение) Соломатину был приготовлен сюрприз.

– Протяни ко мне левую руку, - чуть ли не приказала Елизавета. - Можешь закрыть глаза. Или смотри по сторонам.

Соломатин предпочел смотреть по сторонам. Он почувствовал, что легкие пальцы Елизаветы снимают с его запястья часы и заменяют их чем-то массивным. Не магнитным ли браслетом ученого дядюшки Марата Ильича?

Нет, вовсе не магнитным браслетом. Новыми часами. Возможно с платиновым браслетом, но не с магнитным.

– Что это? - грозно спросил Соломатин.

– Что это? Ах, это, - удивленные глаза Елизаветы могли показаться глазами наивной простушки. - Это часы. Мой тебе подарок.

– С чего бы вдруг подарок?

– Ни с чего. Если тебе нужен повод, то пожалуйста. В сентябре у тебя был день рождения. Это, как в хоккее, отложенный штраф. Часы хорошие. Они от «Картье».

– Мы же договорились - никаких «от». Ты хочешь меня разозлить?

– Ни в коем случае! - Елизавету словно бы испугала досада Соломатина. - Я помню твое возмущение моими «от». Я тогда записала твои «от» в блокноте. Но в том списке нет от «Картье».

– Это что - мне приз? Или орден от кого-то за выслугу лет и примерное поведение?

– Ты вправе меня обидеть и унизить, - Елизавета вот-вот могла расплакаться.

– Я не буду носить эти часы, - решительно заявил Соломатин.

– Не носи, - сказала Елизавета. - Если не любишь меня, не носи. Вон там ходит троллейбус, положи часы на асфальт и погляди, как троллейбус их раскрошит.

И она, не произнеся более ни слова, нырнула в красную «Тойоту» и была такова.