Камергерский переулок

Преподношение Елизаветы (ее ли?) Соломатин на асфальты бульвара не положил.

Кактус Эдельфию Соломатин, похоже, не поливал более месяца. Кактус стоял на подоконнике тихо, не испускал из себя наркотические и алкогольные флюиды, не кусался, не фыркал, не блевал, то есть вел себя вполне законопослушно. То ли все еще был напуган войной с кактусами, затеянной сидельцами Государственной думы, то ли их оскорбления в адрес всего его семейства двудольных были признаны им справедливыми. Даже две растопыренные лапы с иголками, похожими на гвозди остриями вверх, Соломатина уже не настораживали. До того Соломатин стал благодушным и беспечным. А напрасно. Как только рука его с кружкой воды приблизилась к кактусу, лапы с иглами ожили, дернулись и явно пожелали вцепиться в левую руку Соломатина, сжать ее и содрать с нее кожу, естественно, вместе с часами от «Картье» (поддался искушению их примерить). Руку беспечный поливальщик кактуса отдернул, правая же его рука, независимо от воли Соломатина, бросилась на защиту левой, но была атакована иглами взбесившегося растения и истерзана ими. Смывая кровь, а потом и прижигая порезы йодом, Соломатин морщился и соображал: каков кактус-то и каков он сам. Он-то, обманывать себя не было смысла, не плоть свою желал оберечь и оборонить, а именно часы от «Картье», до чего дошел, якобы не тряпичник и не барахольщик! Часы следовало снять и выкинуть! А кактус? Отчего он озверел? Или он набросился все же на украшение запястья? Что-то в часах и даже в самом их присутствии в квартире взбудоражило растение?

Или ему, Соломатину, подавали знак? Какой? Неведомо.

Все надо было обмозговать. И не спеша.

Соломатин ходил по квартире обеспокоенный. Готовый к опасностям ходил.

«А не отправить ли горшок с мексиканским отродьем в мусоропровод?» - размышлял Соломатин. Нет, ни в коем случае, услышал Соломатин от кого-то подсказку. Он обернулся. Пройдохи в колпаке звездочета и в загнутых шутовских туфлях-пигашах за спиной не обнаружил. И вспомнил, что в последние дни, как и было обещано Полосухиным, его не отвлекали.

В субботу Соломатин явился на встречу с Елизаветой. Сыпал снежок, и очередь в уже знакомый клуб стоически мерзла. Соломатин осторожно поинтересовался у Елизаветы, не случались с ней вчера или позавчера хоть бы и мелкие неприятности. Нет, ничего этакого вроде бы не было… Поутру Соломатин снял с кисти правой руки бинт, но следы разбойного нападения кактуса были заметны, и он держал руки в карманах куртки. У Елизаветы, похоже, возникли некие подозрения, но она их не высказала.

– Пойдем в клуб? - робко предложила она.

– Пойдем, - вздохнул Соломатин.

Вздох его был вызван мыслью о фейс-надсмотрщике. Хоть какой бы новый распорядитель хозяйничал нынче при стеклянно-хрустальных вратах с золочеными пластинами обводий. Нет, на зеленом ковре у врат стоял именно Стасик Кирьяков. При виде Елизаветы с Соломатиным он просиял.

– Сегодня вас в списке нет, госпожа Бушминова! - возвестил Кирьяков, радуя себя и всех вокруг.

«Бушминова, - отметил Соломатин. - Пока еще Бушминова».

Елизавета достала мобильный и произнесла необходимые слова.

– Через полчаса вам принесут дополнительный список, - сказала Елизавета.

– Замечательно, - кивнул Кирьяков. - Понадеемся, что в дополнительный список вас впишут. А пока подождите где-нибудь поодаль.

При этом Кирьяков с почтительным поклоном пропустил в недра клуба несколько личностей, не заглянув ни в какие списки.

«Зря я его в прошлый раз назвал Пердошей, - опечалился Соломатин. - Это и само по себе дурно и мелко…»

– Поодаль мы не отойдем, - сказала Елизавета, - а постоим здесь под козырьком.

– Отойдете, - властно произнес Кирьяков. - Здесь вы мешаете проходу людей.

– Андрюшенька, взгляни на часы, - сказала Елизавета, - какое сейчас точное время?

«У самой есть часы, - подумал Соломатин. - Проверяет, что ли, не выбросил ли я ее поощрительный приз? И видно, что нервничает…»

Соломатин сдвинул рукав куртки и предъявил подруге расположение стрелок.

Сейчас же со Стасиком Кирьяковым произошла метаморфоза. Он растекся морковным киселем и пропел сладкогласно:

– Извините! Не признал. Оплошал. Из-за недостатка образования. Проходите! Проходите. Милостиво просим. Просим милостиво.

И будто был готов носовым платком согнать снежок с обуви госпожи Бушминовой и ее спутника.

– Что это с ним? - удивился Соломатин уже в недрах клуба.

– Вспомни рассказ Здеси Ватсон о ее бархатной сумочке, - сказала Елизавета.

Соломатин рассмеялся. И тут же ощутил, что на него кто-то смотрит. Из-за колонны. Глаза смотревшего сейчас же исчезли. Но взгляд запомнился.

Взгляд был недобрый, взгляд врага, немало досад доставившего Соломатину в прошлом. «Сальвадор! Старательный исполнитель Ловчев… - расстроился Соломатин. - Неужели и эта скотина обретается здесь? Нехорошо это, нехорошо… Но я-то теперь ему зачем?…»

Впрочем, испуги и мрачные мысли Соломатина очень быстро были выветрены круговертью светских удовольствий.

47

Прокопьеву стало известно, что Квашнин объявился в Москве.