Камергерский переулок

– Ну так что у вас? - обратился Альбетов к Прокопьеву и принюхался к нему. Но будто не всерьез.

– Сева, - деликатно сказал Мельников, - Сергей Максимович как раз тот, что заседает в Государственной комиссии выяснения отсутствия.

– Ах, вот оно что! - оживился Альбетов. Он шагнул к Прокопьеву, и новая затяжка его принюхивания вышла более протяженной, он даже обошел Прокопьева и прислонил нос к его спине, возможно изучая глубины и корни эксперта Государственной комиссии. И предложил: - Пройдемте.

Прошли. Присели. И Прокопьев понял сразу, что кресло под ним требует починки.

– Ну и как? И что же вы такого назаседали? - спросил Альбетов.

– Ничего, - сказал Прокопьев.

– То есть как?

– А так, - сказал Прокопьев. - Мы и не заседали. Нас не собирали. Прислали выписки из правительственного постановления. На хорошей бумаге. С печатями. Мандаты. Но не собирали.

– Вот! Вот! - вскочил в возбуждении Альбетов, вязаную шапочку стянул рывком и стал подбрасывать ее, выражая восторги. - Я так и предполагал. Что они могут без меня!

Но сейчас же Альбетов опустился в кресло и придремал.

Прокопьев и Мельников молчали. Мельников - в благоговении. Летали бы сейчас в его квартире мелкие комары, он бы принялся отгонять их от Альбетова.

Минут через пять глаза Альбетова приоткрылись.

– Так что у вас ко мне? - спросил он Прокопьева.

– У меня? К вам?

– Вы о чем-то хотели узнать от меня.

– М-м-м… - промычал Прокопьев. И тут же спохватился, заговорил быстро: - Действительно. Пропала одна девушка. Я хотел бы узнать, где она. Жива ли она.

– У вас при себе ее фотография? - спросил Альбетов.

– При мне, - сказал Прокопьев, и рука его отправилась во внутренний карман пиджака. Уезжая из Долбни, он выпросил у Татьяны фотографию двоюродной сестрицы, мол, нужна для розыска и так далее. Это «и так далее» никакого отношения к розыску не имело.

– Даша! Из Камергерского! - обрадовался Мельников. - Гарна дивчина!

Альбетова лицо гарной дивчины особо не заинтересовало. Он принялся обнюхивать углы фотографии, а уж потом перешел на личность пропавшей. Причем нюхал с увлечением котенка, какому подсунули миску с незнакомым ему угощением.

– Жива… - пробормотал Альбетов. - Саркофаг… Горный хрусталь…

И утомленный прислонился к спинке кресла. Глаза было закрыл, но словно вспомнив о чем-то, подскочил к Прокопьеву и принялся обнюхивать его. Причем делал это явно не по профессиональной привычке или по инерции, как случилось полчаса назад в коридоре, а с несомненным научным интересом к исследуемому объекту. «Це-це-це!» - приговаривал он и будто удивлялся открывавшемуся ему феномену.

– Да… Да… - протянул Альбетов и руки развел. - Может, Сергей Максимович, вы подписки давали о неразглашении… А потому и не доверяете мне секретов комиссии… Я вас понимаю… Но я обойдусь и без ваших секретов… А вы без меня нет…

– Всеволод Григорьевич, нас действительно не собирали…

– Я - Сева… Я вечный Сева, - пробормотал Альбетов.

И тут его сморил сон. Альбетов мог рухнуть, но вечного Севу успел подхватить Мельников и доставил в кресло. Мельников (для Прокопьева) поднес палец к губам. А потом и поманил его к выходу.

– Извините, Сергей Максимович, что я вас выпроваживаю, но у меня срочные дела. Да и сон Альбетова должно оберегать. И я вас прошу, никому ни слова, что вы видели Альбетова в моей квартире. И вообще, что вы видели Альбетова. Никому. Ни-ни!

– Конечно, конечно! - пообещал Прокопьев.

– Да! - вспомнил Мельников. - Вы ведь звонили мне по какому-то поводу?

– Я уж и не помню, по какому, - сказал Прокопьев.

«Саркофаг… саркофаг…» - бормотал он по дороге домой. Что за саркофаг? Не к изготовлению ли саркофага подготавливал (подзуживал, подбивал) его в Камергерском, в закусочной, влиятельный господин Агалаков, в визитной карточке отрекомендованный деловым человеком, держателем домов и галер, Почетным членом Венецианских академий, и оказавшийся, между прочим, доверенным лицом Квашнина? Начал он тогда разговор с Тайницкой башни Кремля, а подвел его к заказу - сотворить тайник, диковинный, странный даже, но и неповторимый в своем роде. Прокопьев потом представил Квашнину некий проект, но в нем не было ни хрусталя, ни саркофага. Возможно, приманные разговоры Агалаков вел и с другими кулибиными и нартовыми, один из них, уловленный деньгами и посулами, возможно, и сотворил для Агалакова или для Квашнина неведомый саркофаг. В сказки, что ли, нынче Даша отправлена? И болтается теперь где-нибудь на серебряных цепях в состоянии спящей красавицы, Белоснежки или царевны, чья обидчица общается с волшебным зеркальцем? «Чушь какая! - думал Прокопьев. - Безвкусица какая!» Но мало ли что мог произнести ездок на китах! Впрочем, в слово «жива» хотелось верить.