Камергерский переулок

Сам же Прокопьев на неуверенного в себе мямлю-простака теперь не был похож. И дело даже не в их с Дашей отношениях, а скорее - в его профессиональных удачах. Позже я имел разговор с Сергеем Максимовичем в Щели, и он рассказывал мне о них. Но при этом я чувствовал, что нечто его всерьез смущает или тяготит. Я спрашивал, могу ли я в чем-либо ему помочь. «Нет… Вряд ли… - сказал Прокопьев. - Просто случилась одна странность…». Странность заключалась вот в чем. К нему явилась Нина Дементьевна Уместнова. То ли во сне (Прокопьев в размышлении о заказанном ему приспособлении для зимних чисток крыш мог и задремать в теплоте кресла). То ли наяву. Она сидела напротив него, сняв каскетку и дав свободу прекрасным своим волосам. Говорила она, а Прокопьев слушал. Была она объемной реальной женщиной, но порой как бы колыхалась и превращалась в плоскостное изображение самой себя. «Я хочу выплакаться, - заявила Нина. - Вы считаете меня игрушкой в затеях неких злых сил. Скорее всего так оно и есть. Я не знаю, что и где меня породило. Но здесь, в Камергерском, началось преображение меня. Или вернее - приобретение мной сущностей земной женщины, в том числе и телесных. Управлявшим мною силам в Москве - раздолье, по всем делам здешним. Но я в вас стала влюбляться, и влюбилась. А вы не поняли меня. Да и любите вы другую женщину. А я не могла исчезнуть, не явившись к вам и не открыв себя. Теперь смогу». И исчезла. «Да-а-а…» - протянул я. Мы долго молчали, пили пиво. «И теперь я живу с чувством вины…» - сказал Прокопьев. «Порядочному человеку чувство вины жить не помешает…» - глубокомысленно произнес я банальность. Естественно, расспрашивать Прокопьева о трудах Государственной комиссии выяснения отсутствия в тот день я не стал.

Встретил я на Большой Никитской у бывшего Дома медработников Соломатина. Шел он понурый, одет был неряшливо, никого вокруг, похоже, не видел, не заметил, слава Богу, меня или сделал вид, что не заметил, размышлял, возможно, о чем-то печальном. Позже я узнал, что он сочинял в ту пору памфлет о горестях нынешней московской жизни вперемежку с записками о приключениях жизни собственной. Москву он любил, но сокрушался по поводу того, что родной его город испортил вовсе не квартирный вопрос (это - в прошлом), а денежная лихорадка, денежные градопады, в коих Москва преуспела. И теперь довольно добропорядочные некогда московские нравы с широко-гостеприимными натурами ее жителей с благорасположением их ко всякому человеку, неважно откуда прибывшему, испорчены наездом в Москву плутов, политиканов, мошенников и бандитов любых мастей, а также глупых, но настырных и тщеславных баб, желающих даже и с обувью сорок четвертого размера добыть себе принца. Сочинение Андрюши за подписью «П. Брюсов» было обнародовано в Интернете под названием «Записки слесаря-водопроводчика». Кто такой П. Брюсов, я догадался. Соломатин не пожалел и оседлых уже москвичей, каким посчастливилось пробиться в чиновники. Именно из-за бесчестий этих мздоимцев и калечится Москва, в особенности в центре, в Земляном и Белом городе, по их проданным разрешениям рушатся в Москве памятники старины, возникают нелепые башенки, дома-безвкусицы и жируют бессовестные строители и так называемые архитекторы.

Ничего нового в «Записках слесаря-водопроводчика» я не углядел, но почувствовал, как одиноко и грустно проживает нынче Андрюша Соломатин. Сообщалось в Интернете, что П. Брюсов работает сейчас над книгой «Исповедь сына века». Ну что же, обсуждали мы некогда с Андрюшей сочинения Альфреда Мюссе, обсуждали… Не сошлись во мнениях. Ну и ладно…