Камеристка

Мария-Антуанетта поспешила с этим облачением к королю, опыт немедленно повторили, причем защитную рубашку надел на себя слуга, а король изо всех сил ткнул его ножом. К всеобщему удовлетворению, репетиция прошла успешно, и тогда королевская чета решила при малейшем намеке на опасность надевать эти панцири.

— Прости мне, Господи, — покачала головой мадам Франсина, когда мы снова оказались в ее комнатах, — но иногда они оба кажутся мне большими детьми. Они, по-моему, до сих пор не поняли, что им грозит опасность каждую секунду. Им бы нужно носить эти рубахи постоянно, иначе они их не спасут.

То немногое свободное время, которое Мария-Антуанетта предоставляла ей, мадам Франсина охотнее всего проводила с ее пылким почитателем маркизом де Токвилем. Влюбленный маркиз уже часто просил ее брать на себя роль хозяйки дома в его городском дворце во время вечерних приемов, балов и ужинов. Моя госпожа охотно выполняла его просьбу.

Маркиз недавно просил ее руки, и мадам Франсина была не против вступить во второй брак с очаровательным и состоятельным, да еще и красивым аристократом, но в этом случае он потребовал бы от нее оставить свою работу, а этого она не хотела.

Маркизу пришлось, хотя и неохотно, смириться с отказом.

— Я могу вас понять, мадам, — ответил он и галантно поцеловал ей руку, — данное слово не нарушают.

Они договорились, если «что-нибудь принципиально» изменится, снова подумать о браке.

Имение маркиза было роскошным. Каждый раз, приходя туда, я с восторгом рассматривала дворец. От него веяло роскошью и надежностью, насколько это было вообще возможно в те ужасные годы.

Построен он был в итальянском стиле в подражание великому архитектору Палладио,[69] как мне рассказали. Как колоссальное крыльцо, так и фасад частично поросли лиловыми и белыми глициниями. Это выглядело очень романтично, и для мадам Франсины дворец стал бы отличным любовным гнездышком. Особенно когда я думала о Красном салоне. Такой роскошный покой. Более красивых и у короля не было.

Венецианское зеркало в позолоченной раме гигантских размеров увеличивало и без того внушительный салон, а напротив, над большим черно-белым мраморным камином, висела огромная картина маслом в золотой резной раме. На ней была изображена лежащая на диване дивной красоты обнаженная дама в полный рост, ее тело едва прикрывала красная шелковая шаль. Каждый гость Красного салона приходил в восторг от картины.

Маркиз обладал изысканным вкусом и средствами, чтобы исполнять свои дорогостоящие желания. На публике, однако, он держался скромно. Его платье было от лучшего портного, но намеренно скромное, кареты чрезвычайно удобны, но также неприметны, и ливреи его слуг, лакеев и кучеров тоже ничем не выделялись. А вот для бедных он регулярно жертвовал довольно большие суммы и мудро заботился о том, чтобы об этом знали нужные люди. Кроме того, он содержал столовую для бездомных, которые там бесплатно получали миску густого овощного супа и краюху хлеба, как принято только в монастырях.

Маркиз де Токвиль был одним из очень немногих аристократов, которые почти без потерь пережили революцию. Бедняки почитали его как своего благодетеля, а интеллектуальные революционеры о нем, казалось, забыли.

Я еще не смирилась со смертью моего маленького мальчика. Только с мадам Франсиной я могла поговорить о моем сыне, которого она никогда не видела, и о его ужасной судьбе. При каждом ударе, который наносит нам судьба, мы склонны искать причины и прежде всего виновного. Может, люди в замке дю Плесси утратили бдительность? Или виновата я, потому что не оставила мальчика у себя? Или Людовик XV, который интересовался только удовлетворением своих потребностей? Или фанатичные сторонники герцога Орлеанского?

Эти казались моей госпоже самыми вероятными подстрекателями к убийству ребенка. А что же тогда должна была означать эта буква «Б», которую вырезали на груди мальчика? Это не могло значить «Бурбон»; Филипп Орлеанский сам происходил из этого рода, но меня это не убедило.

— Мой сын никак не мог стать серьезным конкурентом герцогу. Малыш даже не относился к самому мелкому дворянству, — возразила я.

Мадам Франсина высмеяла меня:

— Прошу тебя, Жюльенна, если в кругах государей из проститутки могут чудесным образом сделать графиню, как это удалось Людовику Пятнадцатому с мадам Дюбарри, то и из герцога можно сделать крестьянского мальчика.

Она взяла меня за плечи и подвела к дивану.