Камеристка

Чем чаще рассказывали эту чушь, тем больше становилось число участников. Так постепенно присоединились трое детей, один осел, плетка из крокодиловой кожи, еще одна беременная и великан.

Когда я услышала скандальную сказку в четвертый или пятый раз, оказалось, что карлик выбросил гермафродита из окна, великан задушил детей, маркиз де Сад убил собаку плеткой из крокодиловой кожи, беременные повесились, а невестка короля прогнала осла палкой от метлы.

16 июля, два дня спустя после штурма Бастилии, Людовик пригласил свою супругу Марию-Антуанетту и собрал министров на срочное совещание в свои покои: должна ли остальная королевская семья уехать или остаться в Версале, невзирая на все опасности?

За прошедшие дни королю представили несколько предписаний граждан из столицы и требование поселиться непосредственно в Париже.

— Там место для монарха, а не где-то в стороне, в Версале, — изложил одно из требований посланец. — Только вы, как суверен, можете силой своего авторитета успокоить возбужденную толпу и снова навести порядок.

Это было трудное решение, которое необходимо было принять.

— Если король решит остаться, — объяснила мне мадам дю Плесси, — он окажется в конфронтации с капризными и возбужденными парижанами, что может стоить ему даже жизни. Выберет он бегство — его будут упрекать в трусости. По всей вероятности, такое изгнание продлилось бы всю его жизнь, потому что тогда в стране не найдется ни одного человека, который вступился бы за возвращение монарха с заячьей душой.

Один из министров Людовика искал выход:

— В старом городе-крепости Метц, примерно в двухстах милях к востоку от Парижа, могли бы отлично спрятаться вы, сир, ваша супруга и ваша семья. Проблема только в том, что путь туда опасен.

Это, к сожалению, являлось чистой правдой. Тем временем искры недовольства уже перекинулись с Парижа на провинциальные города. Нападения простого народа на королевских чиновников были не за горами.

Если бы король решил искать безопасности для себя и своей семьи в Метце, то моя госпожа и я сопровождали бы королеву. Мария-Антуанетта ратовала за бегство в Лотарингию. Уезжать из страны тогда она еще не считала необходимым. Важнее всего было обеспечить безопасность себе и семье.

— В Метце вы, сир, могли бы в спокойной обстановке решить, что хотите делать. Вы не чувствовали бы на себе давления черни, как, к сожалению, здесь, в Версале, — уговаривала его супруга.

— Ну, месье, нам нужно прийти к какому-нибудь решению, — сказал на это король. — Что вы мне советуете? Должен я остаться или ехать в Метц?

Его министры высказались против бегства. Его другой брат, граф Прованский, а также военный министр маршал де Брольи также живо выступали за то, чтобы король остался в Версале.

— Бегство, сир, это трусость, — высказался месье де Прованс, — и недостойно короля.

Марию-Антуанетту никто не поддержал. Ей пришлось бессильно смотреть, как ее муж совершает очередную ошибку.

Она была рассержена и разочарована. Она чувствовала себя преданной. Но она кое-чему научилась. Никогда больше королева публично не укоряла своего мужа, даже если его решения были совсем неразумными.

— Я подчиняюсь вашему решению, сир, — с достоинством сказала она. — Хотя я и остаюсь при мнении, что вы не правы. Я говорю это не только как королева, но и как мать. Я очень сомневаюсь, будто в Версале ничто не угрожает благополучию дофина и его сестер.

Через три года и король понял это. Шведскому посланнику графу Акселю фон Ферзену он доверился:

— Сегодня я сожалею, я последовал плохо продуманному совету моих министров и близорукому мнению моего брата. Тогда ее аргументы показались мне слишком неубедительными, но теперь я лучше послушался бы своей жены и исчез, если бы у меня была такая возможность.

Несмотря на решение Людовика остаться, придворные, каждый сам по себе, готовились к быстрому отъезду. Кроме короля не было больше никого, кто поддавался бы иллюзиям. В любое время чернь из Парижа могла напасть на неукрепленный дворец и вырезать его жильцов вместе с королем.

Папаша Сигонье выразился очень ясно:

— Не знаю, дурак этот король, мученик или то и другое? Почему, черт бы его совсем побрал, он не смывается, пока есть время?

И Мария-Антуанетта хотела, невзирая на решение короля, тоже подготовиться к отъезду. Прежде всего она сложила все свои драгоценности в одну шкатулку.

— Я все равно не смогу в ближайшее время надевать их, — сказала она мадам Франсине, помогавшей ей.

Потом она разобрала свои бумаги. Все, что могло компрометировать ее, она бросила в камин у себя в будуаре.

Траур по кончине своего старшего сына она еще не сняла. К этому присоединилась еще и боль от разлуки со многими хорошими подругами.

— Я не виню своих доверенных людей за отъезд. Из-за чувства ответственности по отношению к своим семьям они поступают правильно, но расставание все-таки доставляет мне боль, — грустно сказала она.

Остались лишь немногие верные Марии-Антуанетте люди, среди них и моя госпожа. Королева знала, что графиня очень преданна ей. Она долго делила с ней радость и горе.