Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник)

Идут высокие мужчины,
по ветру бороды развеяв;
тут первобытная община доисторических евреев.

Законы джунглей, лес и небо,

насквозь прозрачная река…
Они уже не сеют хлеба
и не фотографы пока.

Они стреляют фиш из лука

и фаршируют не спеша;
а к синагоге из бамбука
пристройка есть – из камыша.

И в ней живет – без жен и страха —

религиозный гарнизон:
Шапиро – жрец, Гуревич – знахарь
и дряхлый резник Либензон.

Его повсюду кормят, любят —

он платит службой и добром:
младенцам кончики он рубит
большим гранитным топором.

И жены их уже не знают,

свой издавая первый крик,
что слишком длинно обрубает
глухой завистливый старик…

Они селились берегами

вдали от сумрака лиан,
где бродит вепрь – свинья с рогами —
и стонут самки обезьян.

Где конуса клопов-термитов,

белеют кости беглых коз
и дикари-антисемиты
едят евреев и стрекоз.

Где горы Анды, словно Альпы,

большая надпись черным углем:
"Евреи! Тут снимают скальпы!
Не заходите в эти джунгли!"

Но рос и вырос дух бунтарский,

и в сентябре, идя ва-банк,
собрал симпозиум дикарский
народный вождь Арон Гутанг.

И пел им песни кантор Дымшиц,

и каждый внутренне горел;
согнули луки и, сложившись,
купили очень много стрел.

…Дозорный срезан.

Пес – не гавкнет.
По джунглям двинулся как танк
бананоносый Томагавкер
и жрец-раскольник Бумеранг.

В атаке нету Мордехая,

но сомкнут строй, они идут;
отчизну дома оставляя,
семиты – одного не ждут!
А Мордехай – в нем кровь застыла —
вдоль по кустам бежал, дрожа,
чем невзначай подкрался с тыла,
антисемитов окружа…
Бой – до триумфа – до обеда!
На час еды – прощай, война.
Евреи – тоже людоеды,
когда потребует страна.

Не верьте книгам и родителям.

История темна, как ночь.
Колумб (Аид), плевав на Индию,
гнал каравеллы, чтоб помочь.

Еврейским занявшись вопросом,

Потемкин, граф, ушел от дел;
науки бросив, Ломоносов
Екатерину поимел.
Ученый, он боялся сплетен
и только ночью к ней ходил.
Старик Державин их заметил
и, в гроб сходя, благословил.
В приемных Рима подогретый,
Крестовый начался поход;
Вильям Шекспир писал сонеты,
чтоб накопить на пароход.

…Но жил дикарь – с евреем рядом.

Века стекали с пирамид.
Ассимилировались взгляды.
И кто теперь антисемит?

Хрустят суставы, гнутся шеи,

сраженье близится к концу,
и два врага, сойдясь в траншее,
меняют сахар на мацу.

В жестокой схватке рукопашной

ждала победа впереди.
Стал день сегодняшний – вчерашним;
никто часов не заводил.

И эта мысль гнала евреев,

она их мучила и жгла:
ведь если не смотреть на время,
не знаешь, как идут дела.

А где стоят часы семитов,

там время прекращает бег;
в лесу мартышек и термитов
пещерный воцарился век.

За пищей вглубь стремясь податься,

они скрывались постепенно
от мировых цивилизаций
и от культурного обмена.

И коммунизм их – первобытен,

и в шалашах – портрет вождя,
но в поступательном развитии
эпоху рабства обойдя,
и локоть к локтю, если надо,
а если надо, грудь на грудь,
в коммунистических бригадах
к феодализму держат путь…