Камерные репортажи и житейские притчи

«Взять под стражу в зале суда!» Услышав это, генерал грустно усмехнулся.

«Зачем упорствуете? Вы же понимаете, что это система? Есть распоряжение сверху. Дайте нужные нам показания, и для вас всё будет предельно мягко. Пара лет или вообще «условка», и поедете домой к внуку», — убеждал молодой следователь в кабинете, куда вывели генерала.

При слове «внук» он внутренне содрогнулся — как током ударило: «знают про мою привязанность к пацану — наблюдали, изучали, анализировали».

Мучительное недоумение вызывал тот факт, что система, которой служил всю жизнь, оказалась способна породить демонов бесчеловечности. Они выросли, окрепли и стали творить лихие дела, саму же систему разрушающие. Вспомнилась сцена из фантастического фильма «Чужие», где детёныш инопланетного чудовища, не найдя пищи, накидывается на собственную мать и пожирает её плоть. Мерзкая сцена. Такое же омерзение испытывал Сергей Николаевич и сейчас.

Следователь заметил его реакцию и с плохо скрываемым удовлетворением от того, что нажал на нужную кнопку, продолжил: «У меня есть поручение донести до вас, как будут развиваться события, если откажетесь. Арестуют вашего сына и его жену. Ребёнок останется без родителей».

Лицо генерала перекосилось от боли. Он захрипел и повалился на пол.

«Скорую!» — выкрикнул следователь. Приехавшие врачи требовали госпитализации…

«Скорую» к генералу вызывали ещё раз десять. В один из них вывезли в больницу и даже прооперировали. А потом опять вернули в СИЗО.

Однажды пришёл к нему бывший товарищ — тоже генерал, но из другого ведомства.

— Прислали? — с просил Сергей Николаевич.

— Да, — честно признался тот. — Дай ты им, что хотят. Себя угробишь, детей.

— Я не предатель.

Гость тяжело вздохнул:

— Сына твоего собрались задерживать.

— Когда?

— В понедельник.

— Спасибо, что предупредил. Надо торопиться.

— Ты это о чём? Не думай даже! Бога побойся!

— Они-то Бога не боятся…

— Они как на войне. Но это не твоя война. Дай им, что хотят, и отойди в сторону.

— Как это — не моя война? Теперь уже моя! Внуком грозят. Говорят, оставят его без родителей.

— Могут, да…

— Знаешь, я вот только сейчас по-настоящему осознал смысл фразы, что люди важнее идей. Жаль, поздно. Спасибо тебе, что зашёл. Лучше ты, чем кто-то другой. Хотя должен тебе сказать, я теперь понял, что вы все мне — чужие.

— В смысле, Николаич?

— А в том смысле, что думал, мы в одной связке, делаем общее дело. А оказалось — чужие.

— Что ж, прощай, Николаич…

Генерал закрыл глаза и попробовал по памяти восстановить все детали своего нынешнего жилища. Железный стол, скамейка, туалет, окно — по распоряжению начальника СИЗО, из камеры убрали всё, что могло хоть как-то сгодиться для суицида: «Этот должен жить!» Даже ложку выдавали только на время обеда, а потом забирали. И таблетки, что приносили трижды в день, приходилось глотать в присутствии тюремного фельдшера.

Генерал улыбнулся и поднес запястье ко рту. Зубами ему удалось порвать вену… Он думал обо всём хорошем, что смог сделать в этом мире, думал о внуке.

Когда очередной раз заглянули в камеру, поднялся переполох: «Срочно врача! Скорую! Откуда столько крови?! Остановка сердца…»

Генерала похоронили с воинскими почестями — его дело до суда не дошло, он не был лишён ни звания, ни наград. Проводить умершего в последний путь никто из руководителей его ведомства не пришёл, зато было много подчиненных и просто людей, в том числе бывших зэков.

…В тот же день следователь пытался оправдаться в кабинете высокого начальства. «Простите, «пережали» с генералом… Издержки производства, так сказать… — робко, явно заискивая, лепетал он. — Будет ли указание задержать его сына?» И услышал резкий ответ: «Вы уволены».

Оставшись в кабинете один, начальник подошёл к шкафчику и залпом хватил стакан виски. Потом достал фото собственного внука и долго-долго в него всматривался. И тут вдруг с пронзительной тоской вспомнил сказанное умершим, который казался ему сейчас своим в доску, а все вокруг — чужими.

Вегетарианец

Одутловатый коренастый мужчина лет сорока, сидя за железным столом, старательно нарезал пластмассовым ножом колбасу. Получалось не очень, но запах вдохновлял не сдаваться. И вот всё, наконец, порезано и уложено красивой горкой в алюминиевую тарелку.

— Эй ты, буддист или как тебя там, смотри, какая знатная колбаса! Хоть сегодня поешь! — бросил он в сторону темноволосого человека неопределённого возраста, который на верхних нарах читал книгу.

— Я знаю, что он скажет, — хихикнул другой сокамерник, который пожирал колбасу глазами. — Он скажет: «Я не ем друзей!» Все вегетарианцы так отвечают.

Это была одна из лучших камер в СИЗО. Светлая, чистая, небольшая — всего на двенадцать человек. Её обитателям чрезвычайно повезло: у каждого было своё спальное место, что по нынешним временам представлялось почти чудом: в других камерах на двенадцать нар собирали по двадцать арестантов, так что спать приходилось по очереди.