Камероны

«Не знаем, как вы этого добились, но не сдавайтесь. Впервые в шахтерском поселке Западного Файфа наблюдается такая стопроцентная солидарность. То, чего вы добились, войдет в историю и прослывет чудом.

Надеюсь, рана твоя заживает, но не слишком быстро. Наше дело слушается на следующей сессии. Жернова правосудия вертятся медленно, но мелют хорошо. Мы все-таки вытащим нашего лорда в суд. Твердо стойте на своих позициях.

Держитесь. Выдержите.

Энгус Макдональд».

Иод этим было нацарапано:

«Мы следим за вами, мы вас поддержим.

К. X.».

Письмо обошло рабочих и произвело на них впечатление. Значит, они не одни – мир смотрит на то, что происходит в их черной долине. Теперь голод казался им не таким страшным. Только Селкёрк по-прежнему не проявлял восторгов.

– А ты написал им, что люди живут впроголодь? – спросил он. – Гордость-то надо бы отбросить и сообщить, что люди начали голодать. Напиши им, чтоб прислали сюда еды, иначе больше недели это не протянется. Как это ты и твоя прелестная жена все время бубните? «Голод чему хочешь научит». Так вот, вы правы. На одних чувствах далеко не уедешь, на желании – тоже. Ты добился единства, теперь надо создавать организацию.

Если нужен мученик, надо его добыть.

Если нужен лидер, надо иметь лидера.

Если решил пойти в наступление на тех, за кем сила, надо самому силу иметь.

Гиллон знал эти истины вдоль и поперек, но он не мог применить их для создания организации: не было ядра, вокруг которого ее строить. Сейчас, насколько понимал Гиллон, речь шла о человеческом достоинстве и о том, чтобы его сохранить. Все очень просто. Людей лишили работы, потому что один человек потребовал справедливости по закону, а теперь им предлагают стать на колени и приползти к графу, чтобы он в своих щедротах разрешил им потеть на него. И речь уже шла не о Гиллоне Камероне и не о какой-то организации, а о стойкости каждого человека, который рубил уголь в Питманго.

– Это соглашение потому и называют «Желтой бумагой», – пояснил один углекоп сыну, – что только последний мерзавец, желтый пес, подпишет его.

Вот так-то.

В субботу вечером – а суббота – день получки – снова открыли Обираловку. Из Кауденбита прибыл констебль с четырьмя вооруженными солдатами из Эдинбургских стрелков – выглядели они глупо и явно чувствовали себя не очень уютно, стоя в дверях лавки на случай, если какому-нибудь голодному углекопу придет шалая мысль в голову.

Неограниченный кредит, объявил мистер Брозкок со ступенек лавки, будет предоставлен под будущие заработки всем, кто готов подписать Соглашение о взаимном доверии и в понедельник выйти на работу. Продукты будут продаваться по себестоимости.

– Угу, за отказ от человеческого достоинства, – крикнул Джапп.

Камень пролетел у самой головы мистера Брозкока, и стекло за его спиной разлетелось на кусочки. Четыре солдата разом опустились на одно колено и нацелили ружья на стоявшую перед ними толпу, но Брозкок даже не шевельнулся.

– Уж в этом-то они не могут теперь обвинить твоего Джема, – сказал кто-то.

– Мой Джем не промахнулся бы, – заметил Гиллон.

– У тех из вас, у кого хватит разума подписать соглашение, уже сегодня вечером будет свежая свинина на столе, а к завтраку – бекон.

Они держались твердо, хотя всем было нелегко. А решать дело, продолжал настаивать Селкёрк, в конечном счете будут женщины и голодные дети.

Не созрели они еще для дисциплинированности коммунистов или витиеватой казуистики социалистов; не созрели они еще, эти люди, которые лишь недавно перестали грызться друг с другом, чтобы слушать советы каких-то посторонних, из Союза горняков. Это была их битва, и они хотели сами ее вести и сами выиграть. Гиллон написал в Союз шотландских горняков, но Кейр Харди находился в Уэльсе, где он баллотировался в парламент, так как в Шотландии не мог набрать достаточного числа голосов, а над Союзом тяготело решение суда, запрещавшее ему какую-либо организационную деятельность. Но обитателям Питманго до всего этого не было дела. Каждый день они спускались вниз, в лощину, и стояли у шахтных колодцев, а потом, словно притягиваемые магнитом, собирались перед Обираловкой вроде бы для того, чтобы наблюдать за теми, кому придет в голову проскользнуть туда, на самом же деле чтобы поглазеть на еду. Им надо было знать, что в мире еще есть пища, – это их успокаивало.

– Эта лавка убьет тебя, – сказал Селкёрк Гиллону. – Если хочешь одержать победу, лучше сожги ее.