Камертон

– Ты как принц, – заметила Эля, завладевая ножом, чтобы намазать булочку маслом.

Он хмыкнул.

– Чем не принц, да.

– Какой-то даже Гамлет. Где твой папа, кстати, если это мама?

Ян ответил не сразу, озаботился разливанием чая.

– Мама сказала, что он давно умер. Он же был человеком.

Эля опустила глаза.

– Сочувствую.

– Спасибо. Тут ничего нового, я же все равно его не знал. Но надеялся…

Ян не стал договаривать. Поели они в тишине. Потом Ян потянулся, встал и взял футляр с инструментом.

– Надо репетировать.

– Ладно, – разочарованно протянула Эля. – Может, пока посплю.

– Пойдем со мной.

– Слушать гаммы?

Ян улыбнулся, и белозубая улыбка осветила темную комнату.

– Я не такой уж неопытный. «Песнь эльфийского короля» я уже почти выучил…

– «Песнь эльфийского короля»? – переспросила Эля.

– Это пьеса, которую я должен буду сыграть. Пойдем?

– Куда?

– Здесь есть море, играть лучше всего там.

– Эх, купальник я не захватила! – с преувеличенным огорчением сказала Эля, глядя на свой не слишком вписывающийся в антураж спортивный костюм.

– Купаться сейчас холодно, – утешил ее Ян. – Пожалуйста, пойдем со мной.

– У меня слабые нервы. Я не уверена, что бесконечное пиликанье…

Ян тихо вздохнул.

– Если у тебя только два дня здесь, пожалуйста, послушай меня хоть один раз.

Эля сдалась, хоть и надула губы.

Никого не встретив, они сбежали по массивной лестнице из черного дерева, проскочили под ней и через один из служебных выходов выбрались на улицу. Прошли вдоль серой стены замка, спустились с пригорка и, неожиданно для Эли, сразу оказались на галечном пляже. Ветер ударил в лицо. Справа сердилось сизое море. Волны атаковали берег, а отступая, норовили забрать с собой хоть пару-тройку округлых камней. Слева поднимались скалы. По берегу тут и там были разбросаны их обломки, большие и маленькие. Эля чуть не захлопала в ладоши, еле сдержалась. Вот так сюрприз: она-то уже нарисовала себе картину неприступного замка в облаках, откуда не выйти, а тут, в двух шагах, еще столько чудес.

– Ты репетируешь здесь? – повернулась она к Яну. – Тебе не мешает ветер, шум волн? Как же ноты?

– Я уже выучил пьесу, – сказал Ян. – Играть надо тут, выбора нет. Что до шума, ты сейчас сама услышишь.

– Ну погоди, – протянула Эля, – погоди немножко.

Она оглянулась на громаду сизого замка, которая вызывала у нее безотчетную тревогу, и двинулась прочь, в поисках красивого камушка. Галька была неяркой: преобладали коричневые, серые, палевые тона. Над пенистым прибоем орали чайки. Плеснула волна, вынесла Эле под ноги серый камень с дыркой. Она подняла его и погладила пальцем: теплый, хотя вода студеная. Сунула в карман худи.

– Давай, что ли, – уныло бросила она Яну.

– Отойдем от волн, они меня пока сбивают. Присядь, наверное, будет удобнее.

Эля послушалась, отошла под прикрытие высокой скалы, выбрала черный обломок базальта и села лицом к Яну и к замку, упершись ладонями по бокам. Солнца не было, но и базальт показался ей теплым, даже приятно горячим. Она вытащила из кармана найденный камешек, гладкий и блестящий, и принялась вертеть его в пальцах.

– Давай, – снова сказала она.

Ян неторопливо кивнул, будто поклонился публике.

– У тебя такое лицо, что можно подумать, у тебя болят зубы, – констатировал он.

– Не обращай внимания, ничего у меня не болит. Просто предвкушаю пиликанье. Да еще без аккомпанемента. Так себе удовольствие.

Ян опять улыбнулся, совсем не уязвленный.

– Аккомпанемент здесь, как ни странно, имеется.

– Где, тут? – Она повела рукой, обозначая пустынный пляж. – Крики чаек?

– Скажешь потом.

Эля кивнула.

Первые такты она ничего не замечала, кроме протяжного голоса скрипки: та-таа, та-таа… Та-та-таа-а… Постепенно зазвучал и оркестр: вступила виолончель, после будто откликнулась вторая скрипка, прорезался ритм. Эля распахнула глаза, но перед ней стоял только Ян.

«Песнь эльфийского короля», которую Эле не приходилось слышать раньше, была, конечно, написана кромешником. Каждая нота западала глубоко и что-то затрагивала у Эли в душе. Вспомнилось, как она прятала слезы, уткнувшись в плечо папе-русалу, – омыла водная стихия. Взметнулись языки пламени, вызывая в памяти мамино печальное лицо.

Эльфийская музыка захватывала и несла, являя лики любимых кромешников, но вел Элю за собой Ян, это был его голос – голос его скрипки, он, словно Орфей, торопил, звал, не отставал, тянул за руку: вынырни, вспомни, отряхнись, иди вперед.

И она шла, болезненно ощущая позвоночником острую грань: огонь можно залить водой – воду можно выпарить на огне – однако вот она здесь, выросшая на этой грани, как воплощение любви, вечного танца стихий, летучая, неуверенная, возникшая ниоткуда.