Камигава: Рассказы

Это поможет? Тошусай метнул свой вакизаси. Клинок угодил в грудь óни, вонзившись по самую рукоять.

Кентаро провернул лезвие.

Óни срыгнул черную жидкость, оросив их своей мерзкой кровью, и рухнул на колени.

- За честь погибших! – Тошусай подался вперед и ударил óни в плотную грудь. Его катана скользнула между ребер демона. Заряд дикой энергии вырвался из чудовища по лезвию клинка, обжигая руку Тошусая. Он выпустил оружие и отшатнулся назад.

Óни взглянул на самурая сквозь мрак глазниц. Он затрясся, и его мышцы вдруг зашевелились под кожей. Трещины вскрылись в теле чудовища, словно оно было вытесано из камня, быстро расползаясь паутиной по  рукам и ногам. Наконец, он с треском развалился на куски, осыпавшиеся в воду, и исчезнувшие из вида, пока от демона не осталось ничего.

Тошусай ахнул и выдохнул, когда тяжкий вес его ненависти к этому существу растворился и боль унялась.

Земля содрогнулась, и луч чистого солнечного света пробился сквозь покров тьмы, повисшей над храмом. Он становился все ярче с каждой секундой. Бамбук съежился и отступил дальше, к сердцу болота, уведя с собой грязь, воду, и заросли. Тепло окатило Тошусая внутренним покоем, исцеляя его раны.

Яркость медленно рассеялась, оставив их в свете обычного дня. Когда она исчезла вовсе, храм мало чем напоминал строение, которое они видели прежде. Он стоял в центре широкой площади из отполированной брусчатки. Тошусай стоял между Кентаро и Сакодой, у его входа.

Кентаро повернулся и улыбнулся каждому из них, затем медленно посерьезнел. Без слов три самурая знали, что пришло время упокоить Муро и Йошинобу, и почтить их жертву. Кентаро провел к их бездыханным телам, и Тошусай, не раздумывая, проследовал за ним.

Стрекот цикад Alexander O. Smith

Холодные, обветренные листья

Падают замертво; и из осенних полей
Слышен стрекот цикад

―Листья Камигавы, сборник хайку Снежного-Меха

Он осматривает низкую стену из серого камня, увенчанную красной черепицей, кажущейся тускло-коричневой в лунном свете. Тут и там стебли настырных кудзу из окружающего леса вползали на стену, медленно продвигаясь вверх, находя крошечные естественные щербинки в обожженных камнях и трещины, созданные стараниями ветра и дождя, затем, огибая слабую защиту черепицы, сползали вниз, в ухоженный сад по ту сторону стены. Он ставит сапог таби из мягкого черного войлока, со щелью между первым и вторым пальцами, на стебли, нащупывая точку опоры. Перемахивая через стену, он бесшумен, словно сова, покидающая свое дупло, вылетая на охоту. Цикада запела и из десятков мест под стеной его деши поднялись и последовали за ним, перетекая через стену, собираясь под ветвями садовых слив. Они - его ученики, он обучал каждого из них с юных лет, и теперь они двигались, подобно продолжению его собственной воли. Они лунные тени, не плотнее пленки на водянистом молоке; их движения подобны шелесту камыша; их мягкие шаги – не громче мышиной возни в полях.

Окрестности коттеджа ясно видны сквозь сучковатые, голые деревья. Это летняя резиденция богатого самурая торговца, нажившего состояние благодаря удобному расположению своего торгового дома на дороге, простиравшейся между высокими стенами Замка Эйгандзё и библиотеками Минамо. С началом войны ему пришлось оставить  свои товары и переселиться сюда, с небольшой свитой охранников и единственным наследником, юным аристократом по имени Кио. Все это Хигурэ прочел в свитке, который он сжег в костре вчера ночью. Он сжег слова, превратив их смысл в пепел, и сегодня они убьют здесь всех и завершат начатое. Через три дня надоедливый чиновник прибудет в сопровождении наездников на мотыльках из Эйгандзё с просьбой к аристократу открыть свои запасы риса в военных нуждах, и обнаружит запутанную головоломку смерти. Трясущимися руками он вычтет на своих счетах спокойные выражения на лицах трупов из очевидных следов насилия, и получит в остатке лишь синевато-серые тени и блеск металла в лунном свете. Хигурэ проверяет покрытую чернилами ткань, покрывающую его короткий клинок, и скользит вперед, в сторону внутренней стены. Легкий ночной ветерок дует с дороги, ведущей к главным воротам коттеджа, тревожа пламя факелов на внутренней стене и колыша тусклый свет, сочащийся сквозь ветви пустого сада.

*   *   *   *   *