Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников

– Может ли быть, что вы, жалкие детишки, скоро станете благородными сынами Японии, сражающимися во славу нашего почтенного императора? – Старший сержант качал головой. – Я здесь, чтобы сделать из вас мужиков, и не хочу потерпеть неудачу. Я сделаю настоящего мужика из каждого курсанта, даже если мне придется его убить. Одна мысль о том, что император снизошел до нас, подумал о нас, оказал нам честь, приводит нас в дрожь. А сейчас, новобранцы, я хочу дать вам несколько дружеских советов – особенно тем, кто хнычет каждую ночь, как сопляк. Вы здесь только для одного. А знаете для чего? Знаете?

Когда мы хором отвечали, Боров презрительно ухмылялся.

– Нет, вы не знаете. Это очевидно. Вы живете только для одного – для вашего императора, для Японии… для своей родины. – Затем он очень спокойно продолжал:

– Полагаю, все вы уже забыли о прошлом. Прошлого нет. Вбейте это себе в голову раз и навсегда. Есть только настоящее. – Тут Боров впадал в экспрессию, начинал яростно жестикулировать. – Забудьте о прошлом! Забудьте о гражданской жизни! Забудьте о своих семьях! Теперь вы живете только ради одной цели. Вы будете готовы умереть по первому же приказу без малейшей попытки уклониться. Никогда, никогда не забывайте, что вы самый расходный материал Японии. Чем скорее вы это поймете, тем лучше для вас! А вообще… «тайко бинта», биты, другие вещи… все это ничто, вообще ничто. Но такие испытания делают из вас настоящих мужчин, готовят вас к более серьезным нагрузкам. Понимаете теперь? Хорошо! – Боров кивнул Змею и Сакигаве: – Принесите биты!

Многих из нас били уже в бессознательном состоянии, и мы не проронили ни звука.

Каким странным выглядело это наказание! Хотя большинство из нас были очень молоды, среди нас находились несколько новобранцев от сорока пяти до шестидесяти лет. Армия была огромным кипящим котлом, в котором каждый человек терял свою индивидуальность. Все были коротко стрижены, носили одинаковую форму. Пожилой, богатый, авторитет – все это не имело здесь никакого значения. Сержант, который подобострастно кланялся бы некоторым из курсантов в гражданской жизни или который даже не имел бы возможности общаться с ними, являлся тут настоящим тираном и командовал всеми. Он мог безнаказанно пнуть или ударить любого новобранца.

После первой недели, проведенной в Хиро, мы спали как под воздействием наркотиков. Наши тела еще не начали привыкать к наказаниям и изнурительной подготовке. Иногда мы проводили ночи почти в коме. Змей и Сакигава с несколькими своими помощниками врывались в казарму, чтобы устроить свои искусные трюки. Иногда они крепко связывали наши руки и ноги, включали свет и приказывали нам встать. В помутненном состоянии разума мы пытались подняться и, ошеломленные, часто падали на пол. Обычно нам требовалось некоторое время, чтобы понять, что произошло, и сержанты всегда громко гоготали, наблюдая за нашими судорожными усилиями избавиться от пут.

Когда Накамура в первый раз заявил, будто некоторые сержанты были извращенцами, я испугался и не поверил, но потом подумал, что, возможно, он был прав. Хотя, насколько мне было известно, пока еще ни один из сержантов не проявлял своих гомосексуальных наклонностей, многие из них повергали нас в замешательство самым безобразным образом.

Змей, например, больше других получал удовольствие от унижения молодых новобранцев перед остальными. Те из нас, кто только достиг половой зрелости, страдали больше всех. На построении сержант мог искоса взглянуть на какого-нибудь несчастного, совершившего ту или иную ошибку, и сказать:

– Эй, сопляк, ты, похоже, еще совсем мальчишка, верно? Или ты уже мужик? Ты что, оглох? Я спрашиваю, ты уже мужик?

– Да, господин сержант.

– Ах так! Тогда докажи это, сопляк! Снимай штаны! И повязку свою тоже! Быстро!

И потом несчастный курсант стоял со смущенным лицом, в то время как Змей, иногда Сакигава или даже Боров насмехались и отпускали колкие замечания по поводу его мужского достоинства. Подобные унижения я ненавидел больше, чем физические наказания. Однажды ночью нас троих подняли с кровати и отправили убирать сержантскую казарму, потому что наша дневная работа начальство не удовлетворила. Когда мы закончили, нас заставили раздеться и прыгать под струями ледяной воды. Но и этого Змею показалось мало. Он голыми выгнал нас на холод и заставил пробежать пять раз вокруг казармы, а затем запер в душевой на всю оставшуюся ночь, так и не разрешив одеться.

В течение первого часа мы в темноте сидели на деревянной скамье, прижавшись друг к другу, и дрожали. Через некоторое время мы решили делать физические упражнения. Это был единственный способ не замерзнуть до смерти. Однажды, очнувшись от дремоты, я стал отжиматься, ощущая, как холод бетонного пола распространялся по моим рукам и ногам. Потом я вдруг подумал о душе – вспышка оптимизма! Но она вскоре погасла. Ведь я прекрасно знал, что горячую воду включали лишь днем, и то лишь на некоторое время с определенными интервалами.