Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников

Он так размахался руками, что несколько кружек полетело со стола.

– Мы камикадзе! – раздался дружный крик. Группа пилотов вскочила и уже была готова броситься к своим самолетам, но тут вмешался командир.

Когда мы вернулись в казармы, в небе послышался гул моторов. Затем раздался звук пикирующих истребителей и два громких взрыва. Мы выбежали и увидели на бетонной полосе два очага пламени. Сержанты Касивабара и Киносита тихо пробрались к своим машинам и стали одними из первых японцев, не сумевшими пережить унижения от поражения в войне.

Их смерть вызвала ожесточенные споры. Либералы, естественно, утверждали, что продолжать воевать было глупо, что своей гибелью ничего нельзя было добиться. Все слышали слова императора. Радикалы, наоборот, утверждали, что наши жизни уже ничего не стоят, что американцы все равно всех поубивают. Последнее, что мы могли сделать, это отомстить за страшные преступления в Хиросиме и Нагасаки.

Капрал Есида оказался самым непримиримым. После жаркого спора он с проклятиями выбежал из казармы. Через несколько секунд он неистово прокричал:

– Эй, вы, трусливые ублюдки!

Из-за стены донесся пистолетный выстрел. Мы выбежали на улицу и увидели его лежащим в луже крови. Он воспользовался последней пулей для себя.

Затем последовала целая волна самоубийств. Некоторые офицеры поступили точно так же, как Есида. Другие сделали харакири. Летчики отрезали себе язык, перерезали горло или просто вешались.

В тот же день адмирал Матои Угаки, командир 5-го флота морской авиации, и несколько его последователей стали последними камикадзе в той войне. Они поднялись на своих бомбардировщиках с базы Оита. Последний раз их видели, когда они скрылись в облаках над Окинавой. Вице-адмирал Такихи Онити, прародитель специальных атакующих групп, в знак признания своей вины сделал харакири. Другие высокопоставленные чины последовали его примеру.

Утром 18 августа наш командир в Хиро объявил, что с самолетов сняты винты. Все оружие, кроме необходимого для охраны, было закрыто на замок. С усталым лицом он сказал:

– Все вы понимаете, что мы получили приказ воздерживаться от дальнейшей агрессии. Вне зависимости от наших личных чувств боев больше не будет. Япония проиграла войну. Пришло время задуматься о будущем, взглянуть в лицо действительности. Так сказал наш император.

Слезы покатились по щекам командира, и он их не стеснялся. Спустя мгновение плакали все двести человек.

Следующие дни были, вероятно, самыми странными в японской военной истории. Так долго просуществовавшая разница в положении офицеров и рядовых исчезла. Те, кто жестоко относился к подчиненным, сбежали в ту же ночь, и больше их никто никогда не видел. Других убили при попытке к бегству. Многие дезертировали в надежде смешаться с гражданскимнаселением, когда придут американцы. Записи, документы, списки персонала – все было уничтожено, чтобы враг не смог ничего найти.

У складов была выставлена усиленная охрана, чтобы предотвратить мародерство, как со стороны военных, так и гражданского населения, которое норовило пробраться на базу сквозь ограждение. То и дело происходили вспышки насилия. «Сумасшедшие» и «вольнодумцы» продолжали выяснять отношения. Я старался избегать споров, проводя время в раздумьях. Мне уже надоели всякие конфликты.

21 августа на стенде у столовой я прочитал информационный бюллетень. Он ничем не отличался от обычных, но слова… «23 августа демобилизуются…» Несколькими строчками ниже было написано: «Капрал Ясуо Кувахара».

Словно кто-то неожиданно ударил меня в живот. Я подумал, что это ошибка. Но это была правда. Моя демобилизация вскоре подтвердилась. Это была правда!

Через два дня я стану свободным человеком! В это невозможно было поверить! Все кончилось! Вдруг меня охватило недоверие, и я побрел по базе, сбитый с толку, покачивая головой и что-то бормоча себе под нос. Но ведь на базах Коти и Оита еще не сняли с самолетов винты! А разве некоторые наши военные твердолобы не пытались продолжить войну? Ряд группировок пропагандировал идею, что Япония не сдалась, а лишь только достигла временных договоренностей с союзниками. Слепые глупцы! Конечно, ведь они не нюхали запаха Хиросимы и Нагасаки!

Но и здесь, в Хиро, две группировки проводили секретные митинги. Если доминировали «сумасшедшие», значит, плохо дело… Я все еще ждал смертельных приказов.

Больше чем через десять лет я узнал, что 8 августа 1945 года я должен был участвовать в последней отчаянной атаке с участием тысяч людей и самолетов. Но ее остановили. Страшная бомба, которая уничтожила так много моих соотечественников, спасла мне жизнь.

Глава 30 Прощальный кубок