Камни

Мужчина расплатился и явно собрался уходить, когда он окликнула его.

— Вы не дали мне номер карты или телефона, — сказала она, но мужчина жестом остановил её.

— Пусть это будет подарок для вашего эрдельтерьера, — ответил он. И добавил: — Девочки.

Она хотела было возразить, но мужчина улыбнулся и вышел.

Каролина не успела его догнать.

— О, Рыбацкое, надо же…

— У вас кто-то живёт там?

— Да. Мой отец.

Отец в Рыбацком. Конечно.

Мир тесен.

Порой он даже теснее, чем можно было бы себе вообразить.

Галина снова благодарит её и прощается, и Каролина продолжает прокручивать страницу.

Её взгляд упирается в пост с фото, на котором — две красивые, ухоженные и совершенно беспородные кошки.

Отчего-то этот пост её особенно трогает.

Она берёт телефон и открывает в нём своё расписание.

Суббота отлично подойдёт, думает Каролина.

Она дотрагивается было до иконки мессенджера, но тут же передумывает.

Она напишет ему завтра.

Промотав страницу Давида в самое начало, Каролина кликает на «добавить в закладки» и быстро сворачивает окно.

Предварительно постучавшись, Давид осторожно дёргает ручку двери её кабинета — так, словно боится оторвать.

Она назначила встречу на субботу, именно на субботу — и этот факт сам собой сеет в его душе то, что в народе принято называть «плохое предчувствие».

Дверь поддаётся, и он осторожно заглядывает в кабинет.

Каролина Заболоцкая сидит за своим столом.

Её золотистые волосы сегодня внезапно распущены.

На ней то самое платье — чёрное в белый горошек.

Но отчего-то оно больше не пугает его.

Её белый халат висит на спинке стула — и ему отчаянно хочется, чтобы она его сегодня не надевала.

— Шаббат шалом, Давид, — говорит она, и он тут же начинает улыбаться в ответ, словно идиот. — Рада, что вы согласились встретиться в субботу.

Он пожимает плечами:

— Но ведь это… не работа. И для меня в радость.

— Вы пришли чуть раньше, я не успела надеть халат, — говорит она извиняющимся тоном. — Моё платье… оно не причиняет вам дискомфорта?

Он качает головой:

— Нет, нет. Оно… оно вам очень идёт. К тому же, это всего лишь… платье.

— Рада это слышать, — говорит она и затем добавляет: — Садитесь.

Он осторожно опускается в кресло напротив неё. Она тянется было к белому халату на спинке, но затем вдруг передумывает.

— Вы сегодня один у меня, — говорит она. — Все остальные записи внезапно отменились.

— По… понятно, — он нервно проводит рукой по щеке. Он не побрился — как обычно в субботу.

И теперь отчаянно надеется на то, что ей это действительно нравится.

Какое-то время она молча смотрит на него. Он тоже смотрит — выжидающе. Он надеется услышать вопрос — как всегда. Но вместо этого она вдруг произносит:

— Мне нужно сказать вам кое-что.

Внутри у него всё обрывается.

«Сказать кое-что». Конечно.

Нужно было держать язык за зубами и не задавать ей глупых вопросов в прошлый раз.

Глупых — и бессмысленных.

Он так и знал.

— Давид, — тем временем продолжает она, — я проанализировала свою работу с вами, — он напрягается — ещё сильнее, а она говорит дальше, — и пришла к выводу, что не могу больше работать с вами как психотерапевт. Я, разумеется, выпишу вам рецепт на препараты и со своей стороны хочу, чтобы вы продолжали лечение, но…

— Каролина! — он вскакивает с места, не в силах сдержаться. — Каролина, пожалуйста…

— Давид, сядьте, — мягко говорит она. — Сядьте и успокойтесь. И дайте мне договорить.

— Каролина, простите, я знаю, я всё испортил, но…

— Да замолчите вы наконец!

Он замолкает — по инерции — и она наконец продолжает:

— Давид, я не могу больше работать с вами как психотерапевт, потому что воспринимаю вас иначе. Не как врач пациента… то есть — не только так. Я слишком вовлечена эмоционально в ситуацию… и в вас. Будь ваш дед жив, он бы тоже сейчас сказал…

— Да при чём тут мой дед! — выпаливает он, снова вскакивая. — Каролина! Ради бога, простите мне ту чушь, что я вам наговорил, и, если вы сможете забыть об этом…

Она смотрит ему в глаза.

— Я сказала, что слишком вовлечена в вас эмоционально, — повторяет она. — Вы меня вообще слышите? — он обескураженно молчит, и она продолжает: — В прошлый раз вы спросили меня, могли бы вы понравиться мне как мужчина, — и уже неоднократно извинились за это. Я могла бы сейчас обидеться, но я вас понимаю. Я не могу и не буду более видеться с вами как врач именно по той причине, что я хотела бы видеться с вами иначе.

Его сердце начинает бешено колотиться.

Она хочет видеться с ним иначе…

Она хочет…

Ошарашенный, он подходит к ней. Она поднимается с кресла.

Он берёт её руку. Она не противится. Он сжимает её в своей. Её пальцы тонкие и хрупкие.

И — такие же жёсткие, какими показались ему в тот самый первый день на кладбище.

Она смотрит на него не отрываясь. Её голубые глаза кажутся глубокими, как омуты.

— Идём отсюда, — говорит она. — У меня и правда нет сегодня больше пациентов. Я велела администратору никого не записывать, чтобы никто не стал нам мешать. Идём, — он молча кивает, и она заканчивает: — И давай на «ты» уже наконец.

Он тихо смеётся:

— Я так привык тебе «выкать».

— Отвыкай, — говорит она. Их пальцы вновь переплетаются.