Камни говорят

По вечерам, закончив приготовление еды, домочадцы также заходили в заднюю часть кухни, чтобы закрыть дымоход. Это делалось при помощи «укрытия». Дымоход нельзя было оставлять открытым на ночь, кроме летних дней в хорошую и теплую погоду. В любой момент могло начаться ненастье, ветер мог проникнуть через дымоход вовнутрь и сорвать крышу кухни. Мы в Сюдюрсвейте ничего так не боялись, как этих ужасных ураганов, сносивших крыши с домов.

Открыть дымоход было одним из первостепенных утренних дел. Прежде чем готовить кофе, женщина, встав с постели, шла в восточную часть хутора по дорожке и останавливалась у дверей кухни, чтобы перекреститься, обратив лицо к солнцу сразу после восхода. Если солнца не было видно, то женщина осеняла себя крестным знамением, подняв лицо к небу – туда, где, по ее разумению, находилось скрытой в толще облаков светило (придерживаться абсолютной точности было совершенно необязательно).

Перекрестившись, женщина шла за угол дома и поворачивалась лицом к западу, затем делала несколько шагов по утоптанной за многие десятилетия маленькой тропинке, ведущей к дымоходу. Она снимала «укрытие» с дымохода и устанавливала его в зависимости от направления ветра. Этого не было смысла делать в полный штиль или при ветре, дующем с моря. В сильную бурю крышку с дымохода не снимали, и единственным выходом для дыма становились двери кухни. Случалось, что огонь гас ночью. Тогда женщине, готовящей кофе, приходилось разжигать его вновь.

Взбираться на заднюю часть крыши в гололед или при сильном ветре было порой опасно. Но в Хали никогда не было несчастных случаев. Они происходили лишь у безбожников.

Мне всегда нравилось, особенно зимой, заходить на кухню, когда не было безветрия или когда дуло не с моря. Под крышей висели вяленое мясо и колбаса. В Хали никогда не было изобилия вяленого мяса, но то, что имелось, казалось особенно вкусным, если на него смотреть с высоты детского роста, практически с пола кухни.

На кухне имелся лишь один предмет мебели – позвонок кита, не знаю какого именно вида. Он играл роль стула, на нем можно было сидеть у огня. Этот предмет был в доме уже очень давно и, казалось, стал неотъемлемой частью кухонной обстановки.

В противоположность метелям и ураганам, огонь был большим другом всех жителей Хали. Он относился к числу добрых вещей: готовил еду и разогревал кофе, пек лепешки и хлеб и всегда тепло принимал человека, когда тот приходил к нему с холода или дождя. Любуясь игрой языков пламени перед перегородкой из кизяка, я, вероятно, испытывал примерно такие же ощущения, как любитель музыки, слушающий великого мастера, который играет фантазию или фугу Моцарта. Я с раннего возраста умел находить большое в малом. Впоследствии это пригодилось в жизни, когда не было денег сходить в театр или на концерт.

Но еще больше удовольствия я испытывал, когда сидел на китовом позвонке перед очагом и смотрел на огонь – светлый, веселый, жизнерадостный и общительный. Огонь отличался от всего другого в Сюдюрсвейте. На самом деле это было целое сообщество маленьких огоньков, каждый из которых имел собственное настроение, цвет с индивидуальными оттенками и даже двигался по-своему. Сколько радости было смотреть на них! В очаге повсюду прыгали языки пламени, вертясь и изгибаясь в разные стороны. Иногда они вытягивались высоко вверх и доставали до дна горшка, а потом столь же резко падали вниз, словно оглушенные, и едва трепетали. Интересно было понаблюдать, потухнет ли именно этот огонек. Порой огоньки все-таки гасли. А иногда разгорались опять и с новой энергией нападали на комья кизяка, ничего не подозревающие и отданные на откуп этой беспощадной игре пламени. Порой большой язык огня поглощал огонек поменьше, как это и полагалось, и становился еще крупнее и шире. Иногда маленький слабый огонек внезапно раздувался и заглатывал большой язык пламени, разрастаясь до огромных размеров – все это чем-то напоминало жизнь людей. Наблюдаемые мной огненные существа являлись в зеленом, синем, желтом, красном, золотистом оттенках. Иногда они меняли цвет: например, синий огонек становился зеленым, а желтый – красным. Языки пламени пытались превзойти друг друга в великолепии – совсем как люди. Порой они совершали жизнерадостный прыжок, иногда внутри них слышался свист, иногда – прерывистый шелест, иногда – внезапно вырывающийся вой, иногда – тихий шепот. В комьях кизяка потрескивало. Тогда они охали. Наверно, им было очень больно в огне. Поэтому приходилось охать. Ну, поохайте! Кизяку я никогда не сочувствовал.