Камни говорят

Сигурд с судна убежал,
Лиходеев повстречал,
Всех их разом порубал.
Вот каков он был удал.

Эта виса взята из римы про грандиозный флот, корабли которого с белыми парусами, подгоняемые попутным ветром, пересекли океан и прибыли к незнакомой земле. Вождь берсерков Сигурд сошел на берег на разведку, а также с целью награбить множество блестящих золотых монет. Я до этого очень много читал про римы и иногда сочинял их для себя, после чего и написал эту поэму. Правила стихосложения были мне понятны. Поэзия лилась из меня сама по себе. А аллитерация в моих римах опередила свое время лет на сорок.

Вдруг я переставал молоть и, неподвижно сидя на китовом позвонке, начинал смотреть на сундуки, стоявшие у западной стены дома. Казалось, будто они что-то хотят мне сказать. Оба сундука были старыми и некрашеными, но производили на меня сильное впечатление. Один из них, небольшого размера, стоял прямо у стены кладовой и напоминал теленка, родившегося от другого сундука, важно расположившегося посреди дома. Хозяином маленького сундука был дед Бенедихт. Он хранил там жевательный табак, сырое и вареное копченое мясо, сало и другие продукты. Наполнив сеном лотки для коров, дед всегда приходил сюда за своим лакомством. Бывало, я стоял снаружи и смотрел через окно, как дед нарезал ломтики мяса и отправлял их в рот. Я никому об этом не рассказывал. Когда Рождество и Новый год оставались далеко позади, вареное мясо часто покрывалось белыми пятнами. Но это не имело значения – Бенедихт никогда не испытывал недомоганий, съев несвежего мяса. Он не запихивал в рот сразу много ломтей и редко когда жевал табак. Дед был уравновешен и не ведал страха. Сундучок свой он всегда запирал, а ключ от него носил в кармане жилетки.

Другой, более крупный сундук принадлежал моим родителям. В нем лежала всякая всячина. По большей части я уже забыл, что там было. Разве что помню, что отец хранил там табак. Он жевал табак чаще, чем дед[48]. Мать часто носила ключи от сундука на связке с другими ключами в кармане юбки. А иногда ключи могли лежать где-то на виду. Как-то раз они лежали на комоде. Я был на хуторе один и открыл сундук, чтобы осмотреть его содержимое. Там я увидел золотую десятикроновую монету, которую отец хранил в небольшом отделении сундука. Монета была вся покрыта червонным золотом с портретом короля Кристиана IX на одной стороне и изображением его короны – на другой. Мне было интересно подержать эту драгоценность и осмотреть ее. Зная, что никто не придет, я еще долго рассматривал монету. Она у меня не ассоциировалась ни с чем, что можно было бы купить за нее. Я даже не думал о часах с секундной стрелкой. Монета просто была необычайно красивой и пробудила во мне такое же чувство, как августовская луна над Лагуной.

Эта сверкающая золотом монета часто заставляла меня приходить снова и снова к этому сундуку – я открывал его множество раз, чтобы ею полюбоваться. Однажды, открыв сундук, я обнаружил полную бутылку бреннивина, поставленную туда отцом. Я внимательно прислушался. Рядом никого не было, поэтому, не теряя времени, я открыл пробку и отпил из бутылки, а потом поставил ее обратно, закрыл сундук, а ключи положил на комод, где они первоначально и находились. Я словно отскочил от убийственной волны в момент причаливания к берегу. Бреннивин имел ужасный вкус, фу! Но воздействие напитка оказалось благотворным. Мне стало так хорошо, а через некоторое время – еще лучше. Все стало казаться иным, чем обычно, более открытым и интересным. Луг, гора, Лагуна, море и стена сдвоенных домов обрели душу и начали мне многое рассказывать, а потом постепенно ожило все вокруг и тоже принялось беседовать со мной. Казалось, будто я дошел до самой души бытия. Я ощутил, что доселе смотрел на вещи снаружи. А теперь я как будто жил внутри них. Я впервые понял, что церковные книги подразумевали под выражением «жить в Боге». Я побрел навстречу прекрасной природе, взбираясь на пригорки и холм Хельгходль (Священный Холм), чтобы еще глубже погрузиться в Божественное начало. Потом я очутился на лугу, откуда смотрел на стены спаренных домов.

На следующий день я опять добрался до ключей и снова отпил из бутылки – все вновь стало одухотворенным, а я – бесконечно счастливым. Помнится, я также отпил из нее на третий день. Но больше я этого не делал, ведь початая бутылка могла раскрыть мои проделки.

Отец так об этом и не узнал. Тот случай оставил после себя возвышенные воспоминания и отголоски нового понимания жизни.

В западном доме было много других интересных вещей. На стене рядом с кладовой висели седла и красивая уздечка с медными удилами и кожаными поводьями, принадлежавшая Эйдбьёрг. Я очень хорошо помню, как мне нравилась эта уздечка. Под окном стояла скамеечка, на которой лежало всякое барахло. Его я позже использовал для экспериментов с нивелиром.