Камни говорят

Не помню, о чем помимо этого говорили Рагн-хильдюр с матерью и как долго мы провожали гостью до горы. Но вскоре после этого в Хали появилось бёрдо. Это было для нас большим новшеством, и хутор теперь приобщился к современной моде. Отныне матери во время ткачества не нужно было делать ничего, кроме как стоять у камня в восточном доме, поворачивая бёрдо одной рукой и вытягивая нить из клубка другой. Вот так в Хали начали уходить в прошлое старые времена.

12

Вереница хуторских домов заканчивалась на западной стороне кузницей. Она была немного ниже спаренных домов и не столь выделялась. Между кузницей и спаренными домами был проход, не такой высокий, как между домами, но немного пошире. Разумеется, деревянные стены кузницы никогда не смолили и не красили – они были светло-серые, выцветшие от солнца, ветра и дождей. Вход в кузницу закрывался дверью на петлях. Забыл, как ее запирали. Нет, все-таки вспомнил: это делали довольно большим ключом. Я был не совсем прав, когда писал, что в Хали никогда не запирали входные двери – как раз кузница и была исключением из этого правила. Я всегда думал, что она принадлежала деду Бенедихту и, как и он, была родом из местечка Нес на востоке. Не имею понятия, почему я так решил.

Я любил заходить в кузницу. Там не было ничего, что напоминало бы о ее предназначении: ни горна, ни мехов, ни наковальни, ни кузнечных инструментов. Но когда-то, еще до моих самых ранних воспоминаний, все эти предметы в ней присутствовали, это была первоклассная кузница, которая впоследствии по старинке хранила свой титул – как пастор, прекративший проповедовать Евангелие. Сохранились только проржавевшие наковальня и гвоздильня – они были единственным напоминанием о былых временах.

Теперь кузница использовалась как кладовая для не самых изящных предметов домашнего обихода: веревок, подкладок под седла, вьючных седел, соленой рыбы, а на стене над дверью иногда вывешивали ужасного монстра со страшными глазами и уродливым ртом. Его ловили в море, и назывался он акула. Акул в пищу не употребляли, но их кожу отец использовал для шлифовки плотничьих поделок, которым полагалось выглядеть красиво – например, шахмат и тому подобного.

Перпендикулярно тыловой стене спаренных домов стоял домик, который был ниже их и некрасивее – звался он хижиной. Задней стороной он смотрел на запад, а передней – на восток. Хижина была обита некрашеными деревянными досками, причем нижняя часть фасадной стены, выложенная из дерна, выступала вперед на небольшое расстояние по сравнению с идущей выше деревянной стенкой. Хижина стояла на неровной поверхности, и для того, чтобы ее пол был горизонтальным, пришлось пойти на ухищрения: одна ее часть как бы вдавалась в склон, другая – как бы торчала из него, а расстояние между полом хижины и грунтом было проложено дерновой кладкой.

Когда после 1900 года я начал вести более-менее научные наблюдения за погодой, метеорологические приборы я установил как раз на фасаде хижины. В их числе был термометр, купленный в магазине в городе Хёбн на востоке, а также измерители скорости ветра и количества осадков, которые я смастерил самостоятельно.

Чтобы попасть в хижину, надо было пройти по весьма длинному темному коридору, ведущему из восточного дома на север. Хижина изнутри не освещалась и вид имела не самый приветливый. Я опасался, что там обитает какая-нибудь нечисть, но не мог определить, какая именно. Вообще я был уверен, что без этой хижины можно было бы вполне обойтись – пока не стал вести метеорологические наблюдения на ее крыше и мы не начали прятаться в ней темными вечерами, с увлечением играя в прятки. В хижине, впрочем, хранилось какое-то барахло.

К северной стороне хижины, почти вплотную к ней, примыкало самое мое нелюбимое строение в Хали – старый сарай. Он, как и хижина, располагался с востока на запад, с дверью в восточной стене. Между ним и хижиной был узкий проход на уровне земли, и, чтобы пройти в него, совершенно не нужно было подниматься вверх. На закате в ясную погоду я любил смотреть на запад от сарая, на заходящее солнце. Предо мной представал пейзаж, залитый вечерним солнечным багрянцем.

Старый сарай был, конечно же, стар как мир. Он был глубоко, почти на всю высоту, вкопан в землю, стены выложены камнями, пол располагался гораздо ниже порога. Чтобы попасть в сарай, внутрь опускали небольшую переносную лесенку с двумя или тремя ступеньками. Сарай обычно набивали свежескошенным сеном. Там всегда было темно.

В моих самых ранних воспоминаниях сохранился сеновал в нескольких саженях от сарая. Там отец построил новый сарай. Его дверь выходила прямо на старый, расстояние до которого было всего одна сажень. Строение так и называли: новый сарай. Он был больше своего старшего собрата: выше, с более глубоким полом и, по-моему, длиннее. Хотя у входа в него никогда не стояла лестница, так как отец использовал ее у лотков с сеном для коров, а дед – в старом сарае, ведь он был в преклонном возрасте и движения ему уже давались с большим трудом.