Камни и черепа

Но все меняется, когда огненный глаз Эцу гаснет на закате. Когда темнеет, и усталость наполняет члены, когда веки становятся тяжелыми – приближается он, мир ночи. Это время, когда человек должен закрыть глаза и отпустить своего духа.

Не принято говорить, куда уходит твой дух, и с кем он встречается в мире ночи. Но встречи эти бывают жуткими – и люди кричат и дергаются, лежа в своих хижинах. Бывает же и так, что человек внезапно возвращается назад, открывая глаза посреди густого мрака. И до него долетают далекие голоса или слабые шорохи, и такой человек знает – они здесь. Ночные духи, безглазые и не имеющие постоянных очертаний. И людям страшно, так страшно, что не могут они даже выйти наружу и облегчить тело, и терпят до утра, либо делают, что нужно, в хижине.

Лишь немногие способны встретиться с ночными тенями, когда их глаза открыты. С незапамятных времен умеют они заклинать безглазых духов игрой на дудах и шумом трещоток, нужными словами и сожженными на костре травами.

Таких людей называют неспящими и им дарована великая сила. С неспящими же и говорили Первые, возглашая им волю Эцу, ибо никто больше не мог их понять.

Ночь, последняя среди людей, закончилась, и он опять вернулся в мир живых из сумеречной страны. В этот раз всё было особенно тяжело и странно. Место, где прикоснулся нож Бына, горело, хотя старший и помог ему унять кровь. Переворачиваясь на своей шкуре, дрожа и тихо вскрикивая от боли при каждом резком движении, он то в немом ужасе смотрел наверх, где пылали костры Древних, то проваливался в сон. Все знали, что, когда глаза человека закрываются ночью, темные, невидимые глазу духи уводят заснувшего в свой мир, и часто открывают ему такое, что неведомо людям, над которыми пролит свет дня. Сейчас, когда он так близок ко дню своего предназначения, Тесугу с трепетом ждал от ночных духов откровений, которые бы объяснили ему смысл происходящего, жизни людей и его собственной, такой короткой. Но, вместо этого, виделись ему только лица родичей, нелепые и сменявшие друг друга одно за другим, говорящие лисы и птицы с человечьими головами. Сейчас, съежившись на своей накидке, он пытался осознать, что ему открылось, но не мог вспомнить ничего внятного.

Его спутники, между тем, тоже просыпались, один за другим. Мужчины поднимались, отряхивались, сбрасывая с себя одурь ночи, освобождали тело от лишнего и тихо переговаривались. Двое ушло за водой – Бын объяснил им, где её здесь можно найти – другие занимались обычными утренними делами. На него не смотрели вообще. Теперь, отдав роду последнее, что ему принадлежало, он прекратил быть одним из них окончательно. Ранее его могли называть «мертвым», но, все-таки, обращались, теперь же не называли никак. Он для них просто уже был не здесь. И, завернувшись в колючую, затвердевшую от ночной прохлады шкуру, раздвинув ноги, чтобы не касаться бедрами раны, Тесугу вслушивался в обрывки их разговоров.

Вскоре он понял, что говорят мужчины о людях по соседству с ними. Оказалось, они уже знают, где разбили лагеря другие отряды. Ночью, пока он дрожал от холода и боли, сородичи приметили их костры. Ну, конечно, иначе и быть не могло – сейчас, в равный день, роды с разных концов земли отправляют сюда своих посланников. Но цель их прибытия остается неизвестной для посторонних. Должны ли они привести меченого, вроде него, чтобы пролить его кровь, хотят ли просить об избавлении от терзающих тело духов, ищут ли совета ушедших, или желают говорить с мудрыми по иной причине – все это знают только люди самого рода и их неспящие. Но это не значит, что друг с другом нельзя общаться.

…тоже их видели, – донесся до него чей-то возбужденный голос, – когда шли мимо леса. Их следы…

– Я не верю людям с плоскогорий, – прервал его другой, кажется, это был Егд, – их речь звучит так, словно у них камешки за щеками, и они красят тело. Такие могут сказать все, что захотят, и…