Камора

– Одного желания недостаточно. Требуется знание. Однажды завоеванное, знание не исчезает. Ты попал сюда случайно. Ты приобщился к знанию не по своей воле, а по воле случая. Наткнулся в результате хаотичного метания мысли. Такое знание не сохраняется. Но останется смутное воспоминание, которое будет терзать твое подсознание постоянно.

Рубежный очнулся с незнакомым чувством. Кружка лежала на столе, на боку, и зевом, как пушечным жерлом, смотрелась в него черным зеркалом, ничего не отражая, но привлекая чем-то, как бы обещая что-то. Чай расплескался, изображая что-то похожее на вихрастую голову. Если бы Рубежный смотрел этот мультфильм, он бы решил, что перед ним “Антошка, пойдем копать картошку”. Незнакомое ощущение зародилось в затылочной части головы. Это был холод. Холод изнутри. Будто к внутренней поверхности черепа приложили что-то очень холодное. Рубежный потрогал лоб. Лоб был холодный.

На него накатило. “Я видел, что-то там” – сказал он себе, взглянув в пустоту лежащей кружки. – “Что-то там возилось и ворочалось Будто тесно ему” Волна злобы накрыла Рубежного. Это состояние невозможно контролировать рядовому обывателю с имперским сознанием., амбициями плюгавого тиранчика. Мозг выжигает. Даже в буквальном смысле, физически. До какой температуры можно нагреть пространство? Сколько триллионов-квадрильонов? Когда пространство начнет плавиться, как кинопленка в старых кинопроекторах? Скорее всего никогда. Не хватит энергии. Ее потребуется бесконечное количество, чтобы нагреть всю вселенную. Но в мозгу выжигает тонкую пленку жизни. В лучшем случае с головной болью. Выдержать это невозможно. Взорвешься. Надо стравливать потихонечку. Лучше найти такого же плюгавого тиранчика. Равнодушный обыватель не сможет ответить достаточно энергично. Большой процент таких тиранчиков в торговле. Кассиры, охранники. Нужно поскандалить с таким. Можно бросать злобные взгляды. Ругать все и всех. Полегчает. Поможет не пересечь черту невозврата. Для позитива можно выпить. Так, чтобы мозг не уснул. Спирт убьет злобные инфузории. Возникнет чувство покоя и защищенности, как у голодного, когда поест. Как схлынет, хорошо писать мрачные стихи. Или мистические. Или иезуитские. Человек с воображением не станет писать иезуитских стихов. Неинтересно. Власть ради власти, как искусство ради искусства – масло масляное. Приторно, и много не съешь.

Если отпустишь себя – сойдешь с ума. Выпустишь мистера Хайда. Хотя, мистер Хайд не для всех. В большинстве случаев является обезьяна, требующая к себе исключительного внимания. Понимает обезьяна, что теряет, цепляет людей в попытке спастись. По сути, попытка вернуть контроль, но уже не внутренний, а внешний. Но, возможно дорасти до озарения. Мы наблюдаем, в этом случае, контролируемый поток, прошедший внутреннего стража и часто непонятный людям. Такого человека тоже могут записать в сумасшедшие.

Лицо Хартрейна делилось на две равные части вертикальным разрезом, как две булки спеченные вместе мечтательным кондитером, изнуренным хроническим либидо. Глаза были похожи на две круглых родинки с коричневатым оттенком. Нос , гибкий и шевелился все время, будто морщился от запахов, или сам их производил, был покрыт волосяным покровом и прикрывал кончиком небольшой круглый рот. Они сидели в личной колбе Хартрейна и маленькими глотками пили электрический смог – напиток оригинального свойства, имеющий вкус мембраны-молнии, обжигающий, как перец.

– Давай поменяемся голосами, – жующим голосом сказал Хартрейн.

– Давай.

– Хартрейн достал из кадыка синий шарик и передал его Ульме.

– А у меня зеленый – сказал Ульма, передавая ему свой шарик.

– Давно ты видел первичный шар, бесцветный и прозрачный, как слеза?

– Давно.

– Я иногда надеваю кошку и путешествую инкогнито. Могу в маленькую щель залезть. Удобно. Только надетых собак надо опасаться. Эти особенно опасны, потому что сумасшедшие от вседозволенности. Люблю играть с надетыми мышами. Это настоящий катарсис. Но надо стреножить свою самобытность. Тогда это может стать не просто самобытностью, а самооткровеннолюбованием. А из надетой мыши струится искусство, и раздувается, и вылупляется, как бабочка из куколки, в непредсказуемый узор-картину. Я заворачиваюсь в древесную кожу, когда возвращаюсь. Путешествия утомляют. Земным потом только и можно восстановиться и отдохнуть. Древесная кожа из земного пота, залегающего на краю леса, делается.

– Дай-ка мне сукровины, – изрек Хартрейн.

Ульма, затянутый в кожу с переливом, в маске ехидны, подал похожий на масленку, маленький стеклянный чайничек с длинным тонким носом, наполненный серебристо-голубой прозрачной жидкостью. Хартрейн открыл небольшой мягкой резины клапан в области сердца и влил туда содержимое чайничка, очень бережно закрыл клапан, умылся жидким стеклом, голова его стала похожа на хрустальный череп, тело покрылось линиями похожими на след от прямого попадания молнии. При этом слышалось характерное потрескивание, как это бывает у эбонитовой палочки. Хартрейн светился, как электрическая дуга.