КамТугеза

– Я сейчас набросаю глаза, чтобы запомнить, а потом… – Руслан боялся смотреть на Софью, понимая, что ее взгляд не оставляет ему ни малейшей надежды. – Надо еще свет включить. Я сейчас.

– Не надо света, – наконец прервала молчание Софья. – Иди ко мне.

Руслан, глядя на свои старые кроссовки, послушно сделал два шага к Софье. Потом вспомнил про карандаш в руках. Решив, что тот может чему‑то помешать, повернулся положить его обратно на мольберт. Чуть потянувшись назад, он зацепился за провод от закрепленной на мольберте лампы и тот, качнувшись, грохнулся на каменный пол. Руслан виновато, но еще с надеждой посмотрел на Софью. Наверное, даже начавшийся сейчас пожар не смог бы ему помочь.

Первое время все шло замечательно. Как будто проснувшаяся от долгого зимнего сна счастливая Софья сказала: «Это наш медовый месяц». И увезла его в Европу. Ей необычно было выступать в роли спонсора, но денег она не жалела. Выбирая Руслану изысканные подарки в дорогих бутиках, она получала больше удовольствия, чем, если бы подарки делали ей. Ей очень хотелось вернуться в то время, когда она сама открывала для себя этот мир почти тридцать лет назад. Они останавливались в тех же отелях, ходили в те же рестораны. В отражении зеркальных витрин она видела себя молодой влюбленной девушкой, у которой все впереди.

Медовый месяц кончился ссорой на Монмартре. Софье захотелось показать Руслану, где великие Пикассо и Модильяни, Ренуар и Ван Гог, когда еще не были всемирно известными художниками, тратили последние деньги на кисти, краски, вино и женщин.

– Я так и вижу тебя вместе с ними в маленьком кафе, только что вернувшегося с пленэра, за грубым деревянным столом. У ножки стула твой этюдник и красивая парижанка ставит на стол глиняный кувшин с дешевым красным вином, – фантазировала Софья.

Они начали подъем с площади Пигаль. В узких переулках, заполненных туристами, было душно. Дорога постоянно шла вверх, а в некоторых местах приходилось подниматься по крутым каменным лестницам с железными перилами. Софья очень устала, но виду не показывала и не жаловалась.

Наверху, у базилики Сакре‑Кер, было так много людей, что стало ясно: внутрь попасть не получится. Софья расстроилась. В Париже она не пропускала ни одного храма, хотя в Москве никогда не была в церкви. Почему‑то ей казалось, что здесь они какие‑то другие, настоящие. И поставив коротенькую толстую свечку какому‑нибудь незнакомому святому, можно попросить себе немного счастья. Вокруг базилики на траве все тоже было заполнено отдыхающими людьми.

– Как здесь можно найти какое‑то вдохновение? – сказал расстроенный Руслан.

– Тогда здесь не было столько людей. Это был бедный район, поэтому его и выбрали художники и поэты.

– Пойдем отсюда, – Руслан хотел добавить, что лучше быть бедным, но свободным, но сдержался, догадываясь, что может ее обидеть.

Они спустились чуть ниже, и вышли на площадь Тертр, плотно заполненную мольбертами и художниками. Руслан не ожидал это увидеть. Софья ему не сказала, надеясь сделать сюрприз.

Руслан прошел по одному ряду, свернул в другой. Софья еле за ним поспевала, боясь потерять в толпе. Он взял в руки картину.

– Trois mille euros, – откуда‑то подскочил парень, больше похожий на сутенера, чем на художника. – Trois mille, – и парень для убедительности показал три пальца.

– Что он говорит? – спросил Руслан у Софьи.

– Он хочет три тысячи евро, – перевела Софья.

– Раша? – с услужливой улыбкой угадал продавец. – Раша. Хорошо. Бери, – говорил он заученные для туристов слова. – Я художник, много хорошо рисовал.

– Да это же на принтере сделано! Три тысячи за принтер?! – Руслан побледнел от злости и бросил картину обратно на подставку.

Потом резко схватил ее за руку и вывел обратно к базилике. Он был в бешенстве. Софья даже не предполагала, что он может быть таким.

– Всех этих пидорасов надо разогнать, а место сравнять трактором! Это шарлатаны! Здесь же Ван Гог жил, а они… Торгаши… Их палкой надо гнать от искусства, – не унимался Руслан.

– Это же для туристов, обычные сувениры, – не понимала его реакции Софья.

Естественно, Руслан это знал, и злость его была направлена не на китайские подделки и продавцов. Когда‑то Париж был для него Меккой художников. Он даже не мечтал сюда попасть. Но если бы судьба подарила ему такой шанс, то, конечно, он хотел видеть себя не игрушкой в руках стареющей женщины, а увлеченным художником. Художником, который уверенной рукой делает великолепные эскизы рано утром на набережной Сены напротив Нотр‑Дама или вечером в Люксембургском саду быстро и точно схватывает на бумаге характеры проходящих людей. А сейчас он увидел, сколько такой мазни уже тысячи раз воспроизведено сотнями художников. Что он может сделать нового, чтобы его заметили? Да он и не делает ничего. Он в Париже, а у него с собой нет даже кисточек. А нужно ли это? Может лучше вот так как сейчас? Тот араб продает китайские эстампы, а что продает он?

– Пойдем, присядем где‑нибудь, выпьем кофе, – сказала Софья.