…Маленькая нетленка.
Итак, с методом ясно. А вот с прибором сложнее. Кто и чем измерит, что именно получилось? Нетленка или хрень мутноватая?
Эксперты? Тоже люди, с разными вкусами. А если судья — играющий? Петушка и кукух? В смысле, кукушка и петух?
А может, подойдёт мензурка — измерить, сколько пота автор пролил? Да кого это волнует…
Стоит мужик на Арбате, рядом табличка:
Подходят реальные пацаны:
— А «Мурку» можешь?
— Легко. Двадцать баксов.
Сунули ему зелени, виртуоз отыграл.
— Слушай, а как ты насчёт Баха? Тут корешокодин, на классике прямо помешан; сгоняли бы за ним, а?
— Лады, только ноты пусть захватит.
Через полчаса те же на том же месте. Маэстро ноты раскрыл:
— Исполню. В стольничек обойдётся.
— Ты чо, охренел, в натуре? За шедевр всех времён и народов, за родную «Мурку» — двадцатку, а за этот хлам — сотню?
— Пацаны, тут ведь совсем другая работа. Смотрите, как много низких нот. Вот, вот, вот тут и ещё здесь.
— Ну и чо?
— Боюсь обосраться.
Так что и критерий трудоёмкости не годится.
Что ещё? Внутренняя самооценка автора? Тогда графоманы затрахают.
А может, читательский спрос просчитать?
Ага. Чем полки-то в наших книжных забиты?
Хватит голову ломать. Раз уж прописался в Академии, надо пользоваться. Позвоню-ка учителю.
— А, подшефный. Где пропадаешь?
— Как раз хотел заглянуть, на полчасика.
— Жду.
За два года бывал я у наставника раза три-четыре. Отношения наши упрощались, иногда казалось, мы всю жизнь знакомы. Но не всё с моим опекуном оказалось чисто. К примеру, обитель его. Не положен отдельный кабинет до третьего уровня, а тут — на тебе. С камином. Это — раз.
Другая странность: Сергей явно перерос свой уровень, но подняться даже и не пытался. Это — два.
И ещё. Не шло ему имя. Старинная мудрость гласит: фамилия человека — его будущее, имя — настоящее, отчество — прошлое.
Вот я и мудрил.
Пытался я Сергея расколоть иначе. Есть простой способ — человека спровоцировать. Но он изящно отводил выпады, в итоге из себя выходил я.
Интересно, за какими ресурсами он пришёл в Академию? Что обрести хотел?
— Милости прошу. — Сергей, сидя в кресле возле камина, кивнул на свободное.
Живое пламя уютно освещает кабинет, ровное тепло расходится приятными волнами. Это не лишнее: сентябрь в Москве выдался промозглый.
— И что же у нас такое срочное?
— Вопросик, Учитель, насчёт прибора. Шефской помощи жажду.
— Эх, Палыч, мне бы твои проблемы, — лукаво сощурился. — Слушай, а тебе это на кой? Никак меня перегнать вознамерился?
— Ей-богу, сенсей, чистое любопытство. Готов на полиграфе присягнуть. Левую руку на рельсы и всё такое…
— Переигрываешь, ученичок, переигрываешь. А кстати, ты слышал: в Африке самая маленькая птичка водится? И знаешь, как называется?
— Колибри, что ли?
— Вот и нет, ещё мельче птичка-то. А название схожее, тоже на «и» заканчивается. И с ударением на неё же. Не догадался? NEPIZDI[11] называется.
— Колоритно. Прости, начальник, если можешь. Просто сглазить боюсь.
— Ладно, давай работать. Стой, ты же знаток анекдотов. Давай так: я начну, а ты закончишь.
Ага, его любимый метод. Кинет тебе полмысли, а ты ходи, додумывай.
— Итак, о приборе. Однажды у Ходжи Насреддина спросили: как отличить ядовитую змею от неядовитой?
—
— Молодец! Ещё вопросы? Свободен.
Ну и что? Анекдот я и без него знал. Но понимал и другое: проблема решена.
— Спасибо, шеф.
— До встречи. О птичке не забывай.
Из кабинета я вышел, обогащённый новейшими познаниями в орнитологии и озадаченный мудростью бессмертного Ходжи.
Вы можете спросить вслед за Сергеем: на кой тебе это ляд, Александр Павлович? К чему прибор да метод, если главного, тех самых тридцати лет, — нету?
Открываю карты. Да, лишних годиков пока не имеется; но их, как выяснилось, можно добыть. Узнал я о шансе случайно, и не благодаря Академии, а чуть ли не вопреки.
Случилась эта история в прежний мой визит.
Так бы и внимания не обратил. Ну, стоят себе члены Академии (двусмысленность получилась, ну да ладно), человек десять-двенадцать, беседуют. И что тут такого? Но странное дело, расположились сотруднички на отшибе, за большой колонной, будто прячутся. А главное, уж очень разношерстная компания. Что удивило особенно: очкастая Мария и два музыканта-педика рядышком. Пардон, гея.