Камушки

На свадьбу приехали: Тоня с мужем и детьми, Вероника, Гришин друг — художник Зурбан (его и поселили в комнате справа), брат Тимофея Макаровича с женой. Были приглашены Глашины однокурсники и те, кто присутствовал на её дне рождения, на венчание, ЗАГС и пиршество. К удивлению Татьяны Андреевны, для Ильиных весть о наметившемся бракосочетании не явилась сногсшибательной — Тоня с мужем ранее перешептывались между собой, что эти двое подозрительно краснеют и смущаются в присутствии друг друга. Татьяна Андреевна пришла к выводу, что лишь она одна не замечала вплоть до знаменательного момента двух сватовств подряд. Ильины же искренне радовались и изъявили готовность всячески помогать в подготовке к празднеству. Вероника приехала за пару дней до венчания, так как участвовала в спектаклях и не могла вырваться раньше. К этому времени портрет Гриша дописал, и тот висел в гостиной на обозрение желающим. Как-то, будучи вдвоём за утренним чаем (с предсвадебными хлопотами всё смешалось в семье Лупелиных — завтракали, кто, когда и чем получалось), Вероника, наблюдая за счастливой сестрой, спросила её:

— Ты много позировала для портрета?

— Три раза по два часа, по воскресениям. А что?

— Я тоже, только раньше тебя — помнишь, на зимних каникулах… Гриша ничего тебе не говорил обо мне?

— Нет… а что он мог сказать?

— Ладно, прости, сестра, не хотела тебя смущать перед свадьбой, но скрытничать не люблю. Я тогда… Ну, в общем, нравился он мне. Я сейчас сознаюсь, потому что, во-первых, у меня парень появился, а во-вторых, не думала я, что и ты в него… Вот. Тогда, когда я ему позировала в мастерской, мы ж одни находились. Если кратко, я его соблазнить хотела, одним словом, предлагала себя. Знала, имелись у него девушки раньше, что стоит такому и меня осчастливить. Я бы никому не сказала. А тогда подошла к нему, обняла, хотела целоваться, да не умела же, глупая, рассчитывала: опытный молодой человек научит… Да не смотри ты на меня такими глазами, и не бойся, не согрешили мы. Не захотел он меня. Ты, говорит, красивая, да не моя. Хоть бы поцеловал… А я обиделась, даже раньше уехала — помнишь? Ну, дурой оказалась… Коли бы знала, что ты к нему неровно дышишь, не стала приставать… Впрочем, вру, знала, то есть догадывалась каким-то внутренним чутьём — так-то у вас ничего незаметно со стороны, и, наверное, злилась: я же красивей тебя и лицом, и фигурой, да и не глупее, а он не видит. Вот так, сестрёнка, думай, что хочешь…

Глаша не понимала, как ей реагировать. Жаль сестру — очень жаль, — но внутри она содрогалась подобному поступку. А ведь Гриша ей ничего не говорил!

— Вероника, тебе покаяться надо, на исповедь сходить: как же ты другого полюбишь?

— Да ну тебя, это всё ваши с мамой штучки. В чём мне каяться? В том, что парень нравился и любви его хотела? Но ведь не получилось. Перестань. И матери не говори, я ж тебе по-сестрински. У меня сейчас есть бойфренд, и всё у нас хорошо.

— Поженитесь?

— Когда-нибудь, мне ещё шестнадцать, училище закончить надо.

— А ему сколько? Как зовут?

Но тут разговор прервался, в гостиную вошла Татьяна Андреевна.

23

Свадьба.

Церемонию венчания назначили через полчаса после литургии, чтобы невеста могла переодеться, а все остальные настроиться на праздничный лад. Лупелины решили причащаться все, отказалась только Вероника, сославшись на недомогание. Но вот отошла литургия, и молодые, оба красивые внешне и внутренне, смущённые от избытка внимания, светящиеся от ожидания предстоящего, стояли на пороге таинства.

Глаше ранее приходилось бывать на венчании — своей старшей сестры и подруги, а Грише такая честь выпала впервые, да ещё в качестве жениха. Как человек недавно повернувшийся к божественным заповедям лицом, он оказался просто потрясён значительностью происходящего таинства, в котором участвовал. Стены храма словно раздвинулись для него, и повлекло к себе что-то светлое и доброе, которое не хватало времени и ума осмыслить сразу, хватало только на то, чтобы почувствовать: это не для него одного, а для двоих. Глаша же вдруг поняла, что за порогом храма начнётся другая жизнь, не: «Отныне рубль на обед и пять копеек на билет» — это прощание с детством, в котором мама и папа тебя прикроют, чтобы ни случилось. Она, милая для них дочка Глашенька, такая домашняя, вдруг, едва вынырнув из детства, сразу очутилась в замужестве. И девочке захотелось оглянуться во вчерашний день, схватиться за прошлое, любезное сердцу. Лишь рядом стоящий Гриша успокаивал её: с ним нестрашно, с ним одним нестрашно; чувство одиночества жизненного эгоцентризма постепенно сменилось доверием к своей соединенной в тайне половине.