Камушки

– Ну-к, паря, в гробу я тебя видел, давай курево.

– Обойдёсся. Небось, в сумке – то навалом их…

– Не важно, не наглей, спрашивать надо! – силой отбираю папиросы. Туши Свет морщится.

– Прощай голуба, ишь шустрый какой стал! Что – то не даёт мне уйти. Достаю курево.

– На, наращивай шею, может, быстрей подохнешь. Глаза Туши Света теплеют:

– Вали, промот, пока трамваи ходят.

– Продолжай гнить, голуба. Пока.

* * *

На Воингозерском участке нас – человек тридцать. Глеб с татаркой, Толя – блин, Сашка – урка, Куцепалый, Туши свет, Петяказак, Витя – чахоточный, Романючка, Коля – пожарник, Штурманок… «Голодранцы всего свиту до кучи гоп» – как говорит Горобец. Живём в разных концах озера. Видимся не часто. Хожу к Тушителю. Михал Иваныч рассказывает о себе. Тихая с лукавинкой улыбка, от которой светлеет лицо, разглаживаются морщины. Уставившись в темноту за окном, покусывая мундштук, вспоминает:

– Было, покуролесил в молодости. О-о, туши свет… В деревне у нас, в соседей – свадьба. Свист, пляска. Народу-у. А во дворе, среди прочих лошадей – рысак, серый в яблоках, в расписныя санки запряжён. Не наш, дальний чей – то. Конь – я таких не видел. Ушами так и сригёт, так и сригёт. Прокачу – усь!!! Стемнело. Только песняка вдарили, я вожжи с кола долой и ходу. Как он попёр… Ток башку береги. Ошмётки с-под копыт, как ядры, летять. Под утро только опамятовел. Шо ж я натворил. Увидит кто, – и плакали мои рёбра. Куды ж деваться – то? Глядь, Гапка, сестра двоюродная, хворост на быкоу грузит. Дров возле села не было. Гапка выручай! Каюк мне. Вожжи к передку привязал. Но-о! Конь сам домой придёт. В село на быках въезжаю, меня уже стерегут:

– Ты коня угнал?

– Пот – тя на …! Буду с вами пьяныма лясы точить… Как вспомню. У – у – у, туши свет.

* * *

Крупная «ходовая» баба – Романючка. Чистые, как у ребёнка, голубые глаза, восемьдесят пять килограмм замечательно мягких мышц и никакого целлюлита. Венера Милосская – сорока двух лет. Когда – то фартовый Серёга Романюк привёз её с вокзала. Плюшевая жакетка, кирпичного цвета чулки х-б и, как у сталевара, ботинки свиной кожи. Всего имущества – узелок с нижним бельём. Всего документов – справка об освобождении. Но зато натура – «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». В работе Романючка даст фору большинству мужиков, выживет в любой «тундре». Серега давно «слинял», а Романючка осталась. Теперь Венера эта изредка остаётся ночевать в избушке Туши Света. Мужики знают про то и пробуют «завести» счастливца.

– Мечтаешь? Давай. А Романючка у москвичей на избушке. Пьют, за жись говорят. Щас пока ничего, а там… Ребята молодые.

– Ничё, ничё! – вскакивает Горобец. Придё – ёт коза до воза! И пальцем по столу та – та – та.

* * *

Водитель кобылы Малютки, вызывающе – хмурый Коля Кулаков озадачил меня в первый же день. Для обустройства и наладки инструмента понадобился молоток. Подошёл.

– Коля, дай на час…

– Не дам.

– А почему?

– Гвозди у нас с тобой разные.

– Это как?

– Ну, вот приходит к сапожнику мужик: «Дай молотка – забор починить». – «А какие у тебя гвозди?» – «Как какие? Железные…»

– «А у меня – деревянные. Не дам молотка! Понял? Гуляй…» Вскоре, хмурый Коля этот пришёл на УП с цепями от «Друж – бы».

– Велено вам, дров напилить. Напильники у тебя видел… Цепи выточишь! И хлесь – меня кулаком, в грудь.

Бросок «через себя» больно ударил Колю о мёрзлую землю. Возчик расстроился, но больше на меня руку не подымает и работу свою делает сам.

Тушитель посмеивается:

Отлились коту мышкины слёзы.

Коля – кулак у нас вроде начальника. Бутылку поставишь – будут дрова. Нет, – таскай и пили сам, вручную, пока не «созреешь». А зарплата за то идёт. По весне было: лосиха приблудная какая – то

– возле самых избушек с лосёнком. День, другой… Травка подымается на угреве, – она и шляется. А Коля пополз…

– Пугнуть хотел! – кричит.

Пугнул… И мелкашка – то – только с-за угла стрелять. Ни одной птицы не убил. А тут прям в лоб, в ямку эту, какая сбоку, по мозгам. Пукнул. Она и ноги в небо задрала. Вот он, падла, забегал. Суббота. Все вшивые – до бани, а на поле – туша. Вот он:

– Берите, ребята, берите, чтоб и вони ейной не осталось. Разобрали. А после бани, самый затурканный бич – Витя – чахоточный грит:

– Ты, падла, мне боле года дров не возишь. Так вот, вези, а не то я ляжку от лосихи, прокурору на память подарю.

И другие то ж своё требуют. Тут они с Кузьмой и спелись, и закрутилась у них карусель.

Но спелись Фомин с Кулаковым намного раньше. О том, что коррупция – это дружба на высшем уровне, оба знали не понаслышке.

* * *

У Коли – кулака – большая семья: четверо детей, жена и престарелые родители в деревне. Когда – то, отец его вёл мелкую торговлю. Молодость прошла в «казаках»[3] у богатого Сорокского судовладельца. На семнадцатом году стал ловить селёдку в Сороке. Приобрёл опыт в рыболовстве и торговых делах. Обзавёлся орудиями лова. Унаследовал родовой дом и женился.