Камыши

— Тем более. Тем более нет, — отрезал он, опять взглянув на машинку. — Решил бросить. Выехал из Ростова — ни одной. И на судно, решил, не возьму, чтобы не было соблазна. Ну, привет Константину Федоровичу, если он приедет.

— А это что же за экспедиция у вас? — спросил я.

— Да нет, видите ли, я-то особняком, сам по себе. Я отдельно, — уже стоя в дверях, ответил он. — У меня вообще-то отпуск. Третий год, знаете, собираюсь к матери в Молдавию. И вот, — неожиданно покраснев, почему-то смутившись, развел он руками. — К нам, понимаете, полмесяца назад пришла из Москвы, совершенно стихийным таким образом пришла на адрес института работа. Это, может быть, даже открытие. Видите, я устроил сквозняк. Извините.

— Ничего, — поднял я слетевшие со стола листки. — И какое же открытие?

— Нет, нет, вы не провожайте меня, — снова замахал он рукой. — Понимаете, человек, не имеющий к нам никакого отношения, к водоемам вообще… Представляете, он самостоятельно изучил высшую математику… Совершенно случайный человек. И вот он пришел к удивительному выводу. Прислал нам и расчеты и чертежи. Ну, в порядке энтузиазма. Он знаете к какому пришел выводу?.. Если подтвердится, это настоящий переворот. Он пришел к выводу… — это же какой подвижник!.. — что водоемы, подобные Азовскому морю, способны принимать и усваивать информацию. Я вам сейчас объясню. Это секунда, и вы поймете, — по-прежнему стоя в дверях, размахивал он руками. — Водоемы сами регулируют свой уровень, соленость… Ну, например, на Каспийском море совсем не зря, оказывается, существует Кара-Богаз-Гол. Он как бы всасывает соль, собирая каким-то образом со всего моря. Вы чувствуете! И такую же, скажем, функцию выполняет восточная часть Балхаша. Одним словом, всякий водоем — это сложный организм, и прежде чем что-то строить, возводить, надо открыть механизм вот этой саморегуляции, который создан самой природой, отработан веками. Понимаете, какой замечательный человек! Он доказывает, как мы должны быть осторожны с природой, чтобы не нарушать естественных процессов. И я вот решил этим летом, вот за этот месяц проверить кое-какие его выводы. С какой целью природа создала здесь, скажем, Сиваш. Вот ведь какие замечательные рядом с нами люди! — И он почему-то ободряюще улыбнулся мне, а потом, словно благодаря неизвестно за что, долго и энергично тряс мне руку. — Ну, разрешите пожелать вам здоровья и вдохновения.

Весь день я просидел а редакции и только вечером наконец-то взялся за Костин доклад. Какую же позицию занимал Костя? Я прочел все залпом, потому что это был настоящий крик души. Костя предупреждал и доказывал, что море накануне катастрофы, если не будут приняты самые экстренные и кардинальные меры. Я невольно подивился тому, как легко и точно управляется Костя со словами. От этих двадцати машинописных страниц у меня буквально захватило дух. «Дело сейчас уже не только в том, что после постройки Цимлянской плотины нашей азовской рыбе негде нереститься, — писал Костя. — Надвигается грозная проблема воды вообще, всей воды, которая питает Азовское море. Вот что надвигается на нас. Из Дона и Кубани, питающих море пресной водой, берут сейчас для хозяйства 5,4 кубических километра в год. И море еще это терпит. Но к 1980 году — рост городов, мелиорация, рис, заводы… — из Дона и Кубани придется взять воды вчетверо больше. Это уже для моря — гибель, а для рыбы — конец. Море станет настолько соленым, что рыба в нем жить не сможет. Почему мы не хотим заглянуть в эту даль? А ведь пора, пора…»

«Почему же, для чего мы закрываем глаза на то, что наше море из осетрового очень быстро, даже стремительно становится тюлечным? Неужели мы согласны с этим и сейчас спорим только о том, сколько именно надо выловить тюльки и сколько послать на ловлю этой тюльки судов — 200 или 155? Ведь нам надо думать сейчас о том, как спасать море и можно ли его спасти… Не тюлечное море, а наше, когда-то богатое ценной красной рыбой…»

Я переписал к себе в блокнот и драматическую таблицу, которую приводил Костя.

А процент малоценной рыбы в общем улове все растет. В 30-е годы он составлял примерно половину. А в 1965 году хамсы, бычка и прочих было добыто 1360 тысяч центнеров. Ведь и в самом деле получалось, что теперь 90 процентов общего улова — это и есть тюлька да хамса. Вот он, невыдуманный источник, из которого пил горькую свою правду инспектор Дмитрий Степанович Степанов.