Камышовый кот Иван Иванович

А вот хозяину дома его найдёныш помогал излечиваться от другой хвори, нервной. Той, что нынче зовётся разными иностранными словами: то «стрессом», то «чёрной меланхолией», а в прежние времена звалась «тоской-кручиной»… Именно в такое состояние ввергали порой Ваню Брянцева всяческие передряги новой сельской жизни. Иногда, приходя домой, он грузно падал на скамью, ронял на стол и голову, и сжатые кулаки, и вначале просто мычал, не в силах под грузом тяжких чувств и дум связать двух слов. Потом начинал выдавливать из себя слова:

— Тась, ты ж знаешь, я вкалывать покуда ещё могу хошь по двадцать часов в сутки. Но двадцать восемь-то я им откуль возьму?!.. Из трёх развалюшных комбайнов один путный собрать можно, тем боле, что Колька подмогает, — но если мне солярку по цене сливочного масла продают, так хрен ли толку с того комбайна?!

Такие горькие исповеди слышались от внука легендарного староборского богатыря всё чаще. Нет, Ваня рук не опускал, на людях держался, но Тася и все дети видели, как нелегко хозяину брянцевского дома… Как раз в те времена наступающего на селе развала он из деревенского механизатора, пусть и работящего, и толкового, в глазах многих односельчан стал вырастать в «коренника», в одного из тех редких и самых надёжных, опорных людей местной жизни, на которых эта жизнь только и может держаться. Одно дело — сидеть за баранкой, за рычагами, даже от зари до зари, другое — принимать какие-то решения, от которых зависит «зажиток» многих людей, живущих с тобой рядом, в твоей деревне и окрестных…

— Таких-то мужиков, как твой, Тасинька, по пальцам пересчитать нойма, — одновременно с завистью и горькими вздохами говорили староборские женщины хозяйке брянцевского дома. — Почитай, чуть не все с круга сходят альбо с глузду съезжают, за бутылку держатся. А твой — не, твой — надёжа наша!

…Ваня действительно не «держался за бутылку». Ну, скажем прямо, не пил регулярно, чуть не ежедневно, в отличие от большинства своих сельских сверстников. Тяжёлые свои настроения и состояния он снимал прежде всего банькой: париться любил невероятно, с детства. И не только по субботам, как заведено в деревне, а и по средам. А если уж сильно заматывался, то и через два дня на третий. Правда, не засиживался на полке: похлещется берёзовым веником, окатится холодной водой, потом ещё разок пройдётся по своим телесам дубовым веником — и хорош!.. Дров на это удовольствие, конечно, уходила уйма, — ну, да тут со стороны Таси препятствий не было, она и сама любила попариться. А ещё от отца, служившего молодым в Германии, перешла к Ване привычка обливаться с утра водой. А уж после афганской боевой страды без этого он день и не начинал. «Чудят Брянцевы дети!» — усмехались многие в Старом Бору, когда вскоре после рождения первенца сельский технарь сконструировал в своём доме душевую систему с ванной. И у Таси, не в пример другим молодым деревенским матерям, заботы обихаживания младенца стали легче вдвое. Правда, ванной Брянцевы пользовались редко, предпочитая всё же родимый пар с веничком… Но последние годы всё чаще, приходя вечером домой задёрганным и набыченным, Ваня по четверти часа стоял под сильными струями воды, приходя в себя. Потом уж брался за домашние дела.

Однако и у него стали случаться грустные для семьи «сбои». Причём обычно не после работы, даже очень долгой и напряжённой, а чаще всего по возвращению из Талабска или из райцентра, куда ему теперь приходилось наведываться по делам бывшего колхоза, ставшего акционерным обществом. Он возвращался темнее тучи и выдавливал из себя глухие, отрывистые слова:

— …Когда с одного рубля дохода налог девяносто копеек — это ещё выдержать можно. Но если за каждый рупь заработанный драть рупь двадцать — тут уж вовсе смысла нет ни в чём. Хоть ломи, хоть сиди, руки сложа — всё едино! Да что за порядки такие!

И Ваня взрывался целым залпом непечатных проклятий. Но — тут же обрывал себя. И доставал из холодильника бутылку водки. Или — ёмкость с брагой из кладовки. И добро, если выпив стакан-другой, успокаивался и шёл спать. Хуже было иное: всё чаще, проглотив энную дозу, он пускался в дальнейшие рассуждения о неладной нынешней жизни. И тем ещё сильнее растравлял себя. И всем в брянцевском доме становилось горько и тошно… Однако и Тася, вооружённая печальным опытом многих своих односельчанок, и дети, безмерно сострадавшие отцу в его бедованиях, даже и словом единым не укоряли его за такие срывы. И всё же Ванина жена всерьёз начинала тревожиться за мужа. Видела: без спиртного ему уже трудно было выйти из припадка чёрной тоски…