Канал

– Не так много, зависит от уровня. Если нашего – и двадцати хватит, если ниже – двести, триста, – Лин берет тарелку и снова отдает ее Пятому. Тот умоляюще смотрит на Лина, тарелка отправляется обратно. – Вот тебе и пассивная зона.

– Или конклав Индиго, – добавляет Пятый. – У нас такого... таких образований... неподконтрольных... не бывает.

Я не разбираюсь в теории, простите.

Уж как могу.

28.

На следующий день Лин устанавливает связь с конклавом, на чьей территории они находятся. После этого его начинает колбасить так же, как Пятого, но всё же немного меньше. Ближе к вечеру его отпускает, и он рассказывает, что получилось.

– У них резерв остался, и они ждут, когда выведут в адекват ту часть группы, которая попала под удар.

– У них тоже кто-то погиб? – господи, как это всё безнадежно. И как же я устала...

– Да, больше половины.

Как же мне сейчас плохо. Чертова эгоистка, как же ИМ сейчас плохо!..

Просто на секунду представить себе, хотя бы на секунду – бесконечную пустоту, сорокаметровую скорлупку этого катера, одиночество и неизвестность.

Я смотрю из окна на милейшие наши Садовники, на тополя и небо, на дорогу, машины, лето... «Смотри, пока видят глаза, слышишь? Вот тут – живое и теплое, тут город, в котором ночью был дождь, люди, которые не знают и не узнают ничего, тут мирно и тихо»...

Мы смотрим.

В шесть глаз...

29.

Только бы всё кончилось.

Уже не принципиально, чем.

Только бы всё кончилось...

30.

Всё теперь происходит слишком быстро, чтобы я успевала что-то понять.

Конклав и сам не в лучшем виде, впрочем, об этом вполне можно было догадаться. Просчитываются варианты, каким образом можно дотащить катер до точки, в которой его подберут.

Конклав боится – боится всего.

Он боится недееспособных Сэфес, которые находятся в их зоне.

Он боится Блэки. Он боится помочь Сэфес и боится не помочь Сэфес.

Он...

Что такое «он»? По словам Лина – больше трехсот человек. Всё-таки человек.

Впрочем, в слово «человек» Лин вкладывает гораздо больше, чем мы.

В конце концов, соглашение достигнуто, и едва оправившиеся Сэфес садятся за новые расчеты.

– Канал пока что остается? – спрашиваю я.

– Да, конечно, – рассеяно отвечает Лин. Я попросила визуализировать процесс, поэтому в воздухе вокруг Лина творится что-то невообразимое. Пятый пока что отдыхает, и я смотрю на рыжего его глазами.

– Красиво.

– Это Сеть... тоже Сеть, просто с другой стороны, – отвечает Пятый.

– А что вы делаете?

Мне пытаются объяснить, каким образом будет перемещаться катер. Единственная аналогия, которая приходит в мою глупую голову – швейная машинка.

Сброс энергии – ответ Сэфес – проход – и так далее.

– А нельзя сразу? – что-то меня настораживает в этом всём, и сильно.

– Они боятся сразу, – вздыхает Пятый. – Боятся, что...

Новой структуры этой они боятся. Которая зафиксирует работу с сетью – и врежет. Врежет по их и так сильно ослабленной зоне.

Логично.

– А так не труднее?

– Труднее. Гораздо. Что поделаешь.

На безрыбье, сами понимаете...

Что делать.

31.

У нас очень жарко.

У нас двадцать семь градусов тепла и в воздухе висит предчувствие бури.

Мы курим с Аней Дудкиной на балконе и говорим про сэртос – творящих. Она сама – из сэртос, она художник, и, как всегда, в присутствии настоящего гения я ощущаю себя полной бездарью и мне становится горько-сладко просто от того, что с таким человеком можно стоять, курить и говорить.

Про то, что сейчас происходит в катере, я стараюсь не думать.

Иногда не думать – это хорошее средство, чтобы остаться в живых.

32.

Anyway the wind blows...

33.

Можно я не буду писать, как это всё происходило дальше? Нет, не подумайте, я вполне могу это сделать – но не хочу. Только если коротко, совсем уж коротко – и без подробностей, которых и так выше крыши.

Индиго помочь толком ничем не смогли – не тот уровень. Однако Встречающих мы выдернули, и через полчаса то, что к тому моменту осталось от 785, оказалось всё-таки дома.

Их вытащили.

И я не хочу рассказывать, как.

Я не хочу подробно описывать, что случилось с Лином, когда он, в какой-то момент, придя в себя, пошел в разнос – в жизни не видела, чтобы с человеком такое было.

Я не хочу рассказывать, какое горе вижу все эти дни – невыносимо, тяжело. Вся база, тот мирок, в котором стоит их страшно запущенный заброшенный дом, весь этот мир сейчас в трауре – из действующих экипажей вернулись только они.

Белый и золото, у нас это цвета радости. С точностью до наоборот – все в белой одежде. Это траур.

Я не знала, что это может выглядеть так....................

34.

Низкая трава. Похожее на наше небо, но всё равно, оно – не наше, я не знаю, как правильно сказать.

Одуванчиков тут нет.

Просто сидеть, в этой низкой траве, просто сидеть и молчать. Рядом. Даже этого не дано.

Белый рукав, золотая вшивка... травинка в пальцах.

– Завтра хоронят девяностый, нам разрешили там быть.

Формула работает. Выведенная им там, в катере, злосчастная эта формула.