Канал

Кузакин и Полещук ждали ее очень долго. Потом, когда им стало понятно, что девица за их столик не вернется никогда, переругались. Кузакин пенял на Полещука, что тот, мол, первым заговорил на русском, но Полещук считал наоборот. В конце концов, разъяренный Кузакин вылил остатки шампанского на стол, громко заявив на английском, что это вовсе не шампанское, а гадкая моча, кинул пять фунтов и пошел к выходу. Полещук направился за ним. В Насер-сити возвращались на такси. Оба молчали.

— Кузакин, хватит тебе дуться, — не выдержал Полещук. — Ну, не сняли девку, подумаешь, катастрофа!

— Молодой ты еще, Саня, многого не понимаешь, — сказал Кузакин, глядя на призывно мелькающие за окном таксомотора огни рекламы. — Я уже второй год здесь заканчиваю, а ты — только что из Москвы… Тяжко без женщин… Местные проститутки за пару-тройку фунтов не в счет. Да и трепак подхватить не хочется.

— А презервативы? Ведь едва ли не каждый каирский лоточник предлагает на русском языке купить „парашют на х…й“…

— Да пошел ты, умник! — сказал Кузакин и стал искать по карманам сигареты. Вытащил красную пачку дорогого „Ларка“, повертел в руках. — На сигареты приличные разорился на всякий случай. — Он закурил. — А знаешь, Полещук, у меня был такой случай…

— Ну, ну.

— Не нукай, не запряг еще. В общем, дело было так. Еду я со студенческой вечеринки, а народу в тачке набилось под завязку, друг на дружке сидели, песни орали. У меня на коленях — девица, очень даже симпотная телочка. Я так потихоньку начал ее ручонкой проверять, чувствую — не возражает. Трусики незаметно стянул пониже (благо в тачке темно и все поддатые) и она удобно уселась на мой член. Представляешь, какой кайф? И визжала потом, когда машину подбрасывало на ухабах… Так и кончили с ней под „Бесаме мучо“…

— А потом? — поморщился Полещук, хоть и прошедший курсантско-армейскую казарму, но все равно с трудом переносивший скабрезные откровения сослуживцев или приятелей, смаковавших интимные подробности своих отношений с женским полом. Сам он никогда об этом ни с кем не делился. Для него все это было глубоко личным, не подлежащим ни хвастливого выбрасывания на публику, ни вообще упоминания в любом контексте. „А чего у кого из нас не было, — подумал он, — но какого черта об этом со смаком рассказывать?“ Полещук, однако, ничего такого Кузакину не высказал. Промолчал, как бы поддерживая озабоченного сексуальной проблемой Кузакина…

— Потом было продолжение, но уже не с ней. Я, кстати, так и не узнал ее имя. А зачем? Получили друг от друга удовольствие и чао, бамбина! — Кузакин посмотрел в открытое окно машины. — Вот, кстати, и приехали. Стэна! Остановись! Полещук, расплатись с таксистом!

Мрачные многоэтажки ночного Насер-сити навевали тоску. Но на торговом пятачке перед домами жизнь, несмотря на позднее время, продолжалась. Доносились голоса людей, звуки музыки, аппетитные запахи кебаба. Полещуку дико захотелось перекусить, но в карманах было пусто, а Кузакин, не оглядываясь, решительно шел к дому. Полещук вздохнул и пошел за ним…

* * *

Полковник Иван Иванович Чеботарев, советник командира 9-й пехотной бригады, с трудом переносил свою зависимость от переводчиков. Но деваться было некуда: английского языка, которым сносно владели египетские офицеры, он не знал, а выучить арабский до уровня хотя бы минимального понимания местной стороны оказалось и вовсе делом нереальным. В конце концов, он плюнул на это безнадежное занятие, и ограничился теми фразами на ломаном арабском, которые поневоле выучили почти все русские хабиры, проработавшие в стране хотя бы несколько месяцев. Фразы эти были рифмованными и поэтому легко запоминались. Вроде этой: „Стэна хена ва халас! Букра лязим микробас.“ [„Остановись здесь и все. Завтра нужен микроавтобус.“ — искаж. егип. ]

В общем, переводчиков Чеботарев не любил, особенно, таких как Кузакин, норовивших при случае показать свое некое превосходство. Москва, университетское образование! Поэтому, когда Кузакин заболел и остался в Каире, Чеботарев про себя даже обрадовался. „Возьму с собой этого Полещука, — подумал он с облегчением, — парень, вроде, ничего, если верить Чапаю, по-арабски неплохо говорит. К тому же — кадровый офицер…“