Канареечное счастье

И он сделал в воздухе жест рукой, как будто на самом деле говорил с дочкой. Когда Соплячиха ушла, Вареник еще долго сидел на табурете.

«Правильное дело, — думал он. — Как есть правильное. И все-таки родное дитя… А на зятя — плевать».

Утром, поднявшись с зарей, Вареник уехал. Сидя уже в поезде, он почувствовал себя как-то неловко. Вокруг галдел народ, чужой ему и незнакомый; внизу под ногами тонким звуком дребезжала плевательница; за окном из земли вырастали столбы, раскачивая тонкую проволоку; скирды соломы, разбросанные кое-где в поле, как захмелевшие бабы, танцевали по жнивью, поворачиваясь боками.

— Далеко едете? — услышал Вареник.

Спрашивающий был мужчина лет пятидесяти, одетый в мужицкий полушубок. Спросил он, должно быть, от нечего делать, как это часто бывает в дороге, но Вареник внезапно оживился, словно увидел, наконец, давнего своего приятеля или закадычного друга.

— К дочке, в Александровск, — поспешно отвечал Вареник. — К внуку тоись. Сынок у ней народился недавно. — И он провел по усам рукой, скрывая под ладонью улыбку.

— Н-да, — промычал мужик. — К сродственникам, значит.

— Одна она у мине. Тоись как палец, — и Вареник показал палец с загнутым вниз желтым и надтреснутым ногтем. — А не видались семь лет. В услужении она была у панов. Теперь, конешно, замужем.

— Так, так, — покачал головой мужик.

Глаза его глядели безучастно, изредка совсем закрываясь от овладевшей им дремы. Вареник почти любовно взглянул на качающееся перед ним морщинистое лицо.

— На крестины, видишь, мене позвали, — сказал он шепотом. — Сам зять приезжал перед Покровом. Вот я и собрался. Семь лет как не видел.

Мужик уже спал, свесив голову.

— А как не поехать? — шептал Вареник, не замечая уже ничего и весь отдаваясь подымавшемуся у него в душе радостному и теплому чувству. — Как это так не поехать? Потому как одна у мине дочка и я, значит, к внуку…

Он говорил долго и обстоятельно, говорил до тех пор, пока не потемнело снаружи окно, отразив на блестящей поверхности белое пятно его носа.

— Днепропетро-о!.. — протяжно крикнул кондуктор.

Поезд загромыхал по стрелкам. Красные, зеленые, синие огни, вспыхивая и погасая, замелькали с двух сторон дороги. Вареника чуть повалило набок; освещенные окна поползли на него из тьмы; все вдруг круто остановилось, и чья-то невидимая рука наградила его сзади легким подзатыльником. Поспешно собрав свой узел, он вместе с толпой сошел с поезда.

V

Почти без труда разыскал Вареник квартиру зятя. Здесь в городе каждый знал Степана Лепетихина, и милиционер даже приложился рукой к фуражке:

— Степана Парамоныча ищете? На улице Володарского они живут. Тридцать шестой номер. Так прямиком на тот уголок и держите.

Пройдя по указанному ему направлению, Вареник остановился у железной ограды. Разбитый фонарь, качаясь вверху, отбрасывал на землю яркую тень, прыгавшую по мостовой белым кругом. В стороне шелестел тополь. И от Днепра тянуло знакомой сыростью.

«Так вот она где! — подумал Вареник о дочери, глядя на высокий дом с белыми колонками, словно вставленный в синюю рамку ночи. — Барыней живет!»

Он почти оробел со своим узелком, зажатым под мышкой, но, преодолевая смущение, нерешительно дернул за ручку звонка. Внутри за дверью послышались шаги.

— Кто тама? — раздался голос.

— Я… Я это, — откликнулся Вареник, вдруг узнавая по голосу дочь. В груди у него поднялась горячая волна, заливая ему сердце.

— Попросю без шуток, — капризно раздалось за дверью. — Товарищ Байкалов, вы это?

Дверь слегка приоткрылась, и стриженая голова женщины выглянула наружу.

— Я это, Люба, — сказал Вареник и шагнул вперед. Странное, незнакомое ему лицо с подведенными тушью глазами качнулось, освещенное светом лампы.

— Ах, это вы, папаша? — удивилась женщина, и нарисованные брови ее тонкими дугами поднялись над переносицей.

Не говоря ни слова и только посапывая от волнения носом, Вареник вошел в прихожую.

— Все-таки приехали, — сказала дочь, неестественно улыбаясь. Она открыла перед ним дверь. — В гостиную залу попросю вас, папаша. Багаж можете оставить здеся.

Вареник последовал за ней.

— Степан Парамоныч, к сожалению, в теперешний момент на партийном собрании, — как попугай защебетала дочь, глядя на отца чуть округленными глазами. — А только что же вы стоите? Сидайте, папаша!

Она придвинула к нему стул, обитый блестящей материей. Вареник нерешительно сел, неловко поджимая ноги. Ему вдруг стало не по себе. Все слова, что он думал сказать, замерли у него на губах, и он только растерянно оглядывался по сторонам, как птица, попавшая в золоченую клетку.

— Фатеру смотрите? — самодовольно усмехнулась дочь. — У помещика Хлюпина ее реквизнули. Прежде паны здесь жили, а теперь вот мы живем. Для народа теперь все это.

Пестрый капот на груди у нее расстегнулся, и Вареник заметил тонкое кружево сорочки.

«Барыня», — пронеслось у него в голове.

И вдруг все лицо его жалко сморщилось, и он почувствовал себя одиноким и старым.