Канашибари. Пока не погаснет последний фонарь. Том 2

– Все равно здесь больше нечем заняться. – За таким ответом Хасэгава, казалось, попытался скрыть смущение. – Но сначала можем передохнуть и перекусить.

Мы устроились на уцелевших пластмассовых стульях перед заброшенным кафе и молча перекусили выигранной едой.

А после вновь отправились бродить по городу, и, как сказал Хасэгава, вела нас лишь интуиция. И чем больше времени проходило, тем быстрее таяла и без того слабая надежда встретиться с друзьями…

И все мрачнее становилось на душе.

Небо стремительно темнело, словно соревнуясь с тучами внутри меня, а солнце опускалось к горизонту, окрашивая облака в насыщенно-оранжевый цвет, контрастирующий с чернильной синевой над нашими головами. К этому моменту мы с Хасэгавой оказались на краю города, совсем близко к полю с фонарями.

– Мне нравится смотреть на них, – признался Хасэгава.

– А у меня этот вид вызывает скорее тревогу, – вздохнула я.

Пространство, границы которого тонули в черноте и тумане…

Около половины синих андонов уже погасли, подсказывая, сколько страшных историй уже подошли к концу. Каждый раз, когда люди оставались в живых после кайдана, на этом поле гас один бумажный фонарь…

Это был медленный обратный отсчет от ста к одному. Вот только отсчет… до чего?

Свечение было уже не таким ярким, как в ночь, когда я пришла к полю впервые. Тогда темноту и туман прорезало намного больше синих огней. Но поле по-прежнему казалось пугающим, даже жутким. От бумажных фонарей исходила зловещая атмосфера чего-то нереального, чего-то неправильного.

Чего-то опасного.

Это голубоватое свечение, казалось, шло прямиком из мира мертвых.

– Наверное, дело в том, что все в этом городе кажется мне декорациями. Какой-то… иллюзией. Обманом, – сказал Хасэгава. – А что хуже всего, создается впечатление, что время застыло и ты – в ловушке, обездвижен. Как насекомое в янтаре. Но когда видишь это поле… Убеждаешься, что из этой ловушки есть выход. Убеждаешься, что время идет и что-то все-таки меняется. Эти фонари, которые гаснут после каждой завершенной истории, показывают, что мы можем выжить.

Он вздохнул и покосился на меня со смущенной улыбкой.

– Только не думай, что я сошел с ума.

Я покачала головой, размышляя над словами Хасэгавы, которые странно отозвались внутри меня. Я поняла, что он имел в виду.

– Меня тревожат эти фонари, потому что мне они кажутся обратным отсчетом… – тихо произнесла я. Почувствовав, как во мне начала подниматься волна страха, я решила сменить тему. Я не была уверена, что из этого города есть выход. Какой-то, помимо… смерти. А потому не хотела вновь думать над этим, не хотела потерять надежду вырваться и вернуться к привычной жизни. – Вы поэтому были рядом с фонарями, когда мы… когда я впервые набрела на это поле?

Хасэгава кивнул:

– Я гулял рядом, размышлял… И услышал вас. Понял, что вы ничего не знаете, а незнание в этом месте почти равносильно смерти.

– Вы меня тогда напугали, – заметила я и с иронией продолжила: – Только не говорите, что я испугалась не вас, а того, что сама себе придумала. Вы появились поздно вечером словно из ниоткуда и еще улыбались…

Хасэгава попытался подавить смех:

– И что, что я улыбался?

– Знаете, такая атмосфера была… В фильмах ужасов обычно встречи с незнакомцами по вечерам хорошо не заканчиваются, – заметила я. – Особенно с улыбающимися.

– Мы не в фильме ужасов… – вздохнул Хасэгава. – Хотя я в них не разбираюсь, не люблю этот жанр.

Мы пошли в противоположную от поля с фонарями сторону. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, а мы все еще не нашли укрытия на ночь.

– Я тоже не люблю фильмы ужасов, – согласилась я. Зато Минори любила… – Предпочитаю детективы или триллеры. А вы?

Хасэгава усмехнулся.

– Напряженного в моей жизни и так хватает, более чем… Так что в свободное время я выберу посмотреть документальный фильм или мелодраму.

Я весело фыркнула, и Хасэгава покосился на меня, приподняв бровь.

– Не верю, что вы смотрите мелодрамы, – сказала я.

Хасэгава невозмутимо пожал плечами, а я так и не поняла, пошутил он или был серьезен.

– Как думаете, сколько еще будут длиться все эти страшные истории? Каждую ночь проходит несколько, но в таком случае сотня кайданов должна завершиться довольно быстро. И все же синих фонарей на поле до сих пор довольно много, – заговорила я, когда эта внезапная мысль звоном тревоги отозвалась в голове.

Хасэгава, помедлив, ответил:

– За то время, что я пробыл в этом городе, я выяснил: каждую ночь проходит три кайдана. Но ты права, три фонаря точно гаснут не каждую ночь. Возможно, это означает, что, если в какой-то из страшных историй нет выживших, андон продолжает гореть. И ждать новых жертв.

Я задумалась над словами Хасэгавы. Мы не могли знать наверняка, были ли его предположения верными, но звучали они правдоподобно.