Канатоходец

Как легко любая серьезная мысль, любое движение обращается в идеологию! Может быть, это самая главная опасность в развитии культуры. Чем сложнее, насыщеннее становится культура, тем больше опасность ее идеологизации. Это надо помнить. Это обычно хорошо понимает молодежь. Она часто бездумно начинает протестовать против самой культуры, создававшейся отцами и матерями. Не то ли происходит сейчас в нашей стране, да и во всем мире, когда звучит «музыка металлистов» и мечется танец освобождающегося от культуры обезумевшего тела. Протест!

Субкультура «воров в законе» интересна для изучения тем, что она откровенно выражена, отчетливо ритуализирована, подчас анекдотична и в то же время трагична. Вот несколько примеров.

1. Я стал уважаемым в этом странном для меня мире. Мои приказы беспрекословно выполняются. Меня предупреждают об опасностях. Я, привыкший тщательно хранить деньги, теперь их оставляю валяющимися на столе. Никто не тронет. Иначе будет сурово наказан без моего ведома.

2. Вот одно из распоряжений. Говорю дневальному из блатных:

— Где твой ремень? С тебя штаны падают. Неприлично, здесь женщины.

— Не могу носить ремень.

— Почему?

— Буду похож на мильтона.

— Но надень хоть фартук резиновый. У тебя дыры на штанах от кислот.

— Не могу. Я же всем говорю, что у тебя здесь «кантуюсь», а не работаю.

Какое здесь презрение к труду! Труд, всякий труд, рассматривался как рабский.

3. Узнаю, что одной моей сотруднице, жене высокопоставленного и к тому же партийного деятеля, «блатарь» сказал:

— Будешь моей. Иначе убью:

Она поняла, что это значит, и сделала соответствующий вывод. Видимо, и муж ее понял, что словами в том сложном мире не бросаются. Равновесие между «ворами в законе» и партийными руководителями было шатким. Одну из моих сотрудниц все же убили безнаказанно, когда она была в другом поселке.

4. Лаборатория имела филиал круглосуточной работы у мартеновской печи. Работа там стандартная. Выполняли ее жены начальников, обученные мною. Они вели себя как важные персоны, нарушая дисциплину, а отвечать — мне. Иду к директору — советоваться:

— Это твое дело. Тебе за них отвечать.

— Тогда подпиши приказ о назначении моим заместителем лаборанта из блатарей.

— Понял. Подпишу.

И порядок мгновенно установился. Он бил их наотмашь по физиономии за нарушения порядка. А когда они приходили домой, то мужья добавляли, полагая, что это результат незаконного флирта. И все, конечно, молчали. Порядок восстановился.

Да, работать с вольнонаемными тоже было непросто. Такова была атмосфера полувольной-полулагерной казармы, где жизнь прорывалась уродливо сквозь суровую дисциплину, как некоторые растения прорываются сквозь камни мощеной мостовой.

Вот пример.

Раз на заводском дворе встречаю начальника отдела кадров:

— Мне донесли, что у тебя сегодня одна б… не вышла в ночную. Устному заявлению хода не дам. А если будет письменное, то держись. Пойдешь под суд за укрывательство прогула в военное время.

Вызываю:

— Пиши заявление о переходе на работу к тому, с кем ночь провела.

И еще пример. Присылают мне как-то вольнонаемного партийного химика, только что прибывшего с «материка». Алкоголик безнадежный. За его работу и поведение опять отвечать мне. Иду к директору. Он мне в ответ:

— Это твое дело принимать решения. За это тебе деньги платят.

Пишу рапорт по начальству, где говорю, что у меня есть очень талантливый работник. Надо бы его повысить — назначить заведующим небольшой лабораторией. Сработало.

Через некоторое время ко мне приходит здоровенный мужчина, начальник одной из колымских служб. Представляется и говорит:

— Спирт есть?

— Конечно.

— Полстакана.

Потом:

— Счастливый ты человек.

— Чем?

— Что нашлось полстакана. А иначе я разнес бы тебя вдребезги.

За того химика.

— А как бы ты поступил на моем месте?

— Если бы сообразил, то так же.

Вот так и действовали, не имея права увольнять, тем более члена партии. Система всегда самоорганизуется, и канатоходец знает, какой танец он должен исполнять на канате.

Особенно обостренной была проблема секса. Мужчин было во много раз больше, чем женщин. Это обстоятельство создавало напряженность и беспокойство не только среди мужчин, но и среди женщин, перед которыми открывались новые невиданные возможности. Постоянно были убийства на почве ревности. Помню, как один мой хороший знакомый — врач, серьезный человек — сетовал:

— Я чуть не убил человека. До сих пор не могу избавиться от этого кошмара.

А вот эпизод в моей лаборатории. Прихожу как-то поздно вечером проверить экспресс-лабораторию. Там лаборант, в возбужденном состоянии, просит:

— Замени меня на 20 минут — сбегаю домой к жене. Проверить.

Я понимаю, в чем дело, и отвечаю:

— Не вздумай уйти. Отдам под суд.

А потом разговариваю с ней:

— Ну если тебе невмоготу, то разведись с ним.

— А чем лучше будет другой? Вот когда я знаю, что ко мне кто-то с топором ворваться может, тогда только и живу. Такая уж я есть — что поделать.

А меня вызывают в управление заводом — будет убийство, ты пойдешь свидетелем, что с твоей биографией вовсе не желательно.