Канатоходец, или После постмодерна

Лодка моя – завиток на бумаге,
мушка, в янтарной застывшая влаге,
звук угасанья гитарной струны,
штиль и безвольно повисшие флаги
песен моих не узнавшей страны.

Лодка – моя предзакатная дымка,

смазанный росчерк случайного снимка,
след безнадёжной слезы на щеке,
в вечности канувшая анонимка,
рыбка, оставленная на крючке.

Берег не виден, расчёт на везенье,

лодка – мой призрачный шанс на спасенье,
надо бы вычерпать воду, хотя
нечем и незачем, - дарит забвенье
море, качая меня, как дитя.

Тихо, как в сон, погружаюсь под воду

и изменяю дыханья природу,
лодка уже над моей головой,
парус, впитавший вечернюю соду,
сном на верёвке висит бельевой.

Баратынский

Я как перо, потерянное стаей,
годящееся только для игры,
и стебель, что, сквозь камни прорастая,
готов творить зелёные миры.

Я краткий миг и бесконечный поиск,

я исчезаю раньше, чем возник.
Я всё-таки успел на скорый поезд,
хотя не факт, что пустит проводник.

Я колесо – но вовсе не фортуны,

я грязь и брызги из-под колеса,
вибрирую, как сорванные струны
дождя, что ловит лесополоса.

Я серых туч угрюмое свеченье

и радужная плёнка на воде.
И бесполезно спрашивать, зачем я
рассыпался повсюду и нигде.

- Мой дар убог, и голос мой негромок, -

мои слова, рождённые не мной.
Я лишь чужой метафоры обломок
или осколок рифмы составной.

Ни славы не снискал себе, ни денег,

а сделал ли хоть что-то для страны,
поймёт потомок или современник,
глядящий на меня со стороны.

У воды

Тебя у воды вспоминаю босую,
такой, как тогда отражала река, и
по памяти щепкой портрет твой рисую,
но долгую линию не замыкаю.

Шлепки о песок, и шуршанье, и лепет,

и даже как будто негромкие плачи…
Волна, набегая, и чертит, и лепит,
и тут же смывает и строит иначе.

А жёлтый песок и зелёные нити –

лишь фон для мистерии; яркие блики,
прозрачные тени и мячик в зените –
страстей, охлаждённых волною, улики.

Вины за собою признать не желая,

бреду одиноко вдоль кромки прибоя.
И рядом волна шелестит, как живая,
как та, что недавно прощалась с тобою.

Я шёл по песку, я берёг свои брюки,

а ты - босиком и походкой небрежной,
с волною, как с символом скорой разлуки,
играя беспечно на ленте прибрежной.

Теперь твой маршрут повторяют стрекозы,

меняя в полёте структуру и моду,
и пчёлы, пополнив запасы глюкозы,
гудят ради звука; на чистую воду,

фасеточных глаз своих не отрывая,

выводят меня и с искусством жокея
седлают эфир, и змеится кривая,
которую щепкой черчу на песке я.

Океан