Кандалы

Павел давно переместился в уездный город, огни которого после вырубки леса были видны из Займища через Проран и Волгу, в городе купил небольшой каменный двухэтажный дом с двором, обнесенным высоким частоколом, и зажил степенным купцом: держал на Волге в компании с Оферовым паровую мельницу, дом в Займище заколотил, не продавал и не сдавал. Рядом доживал век старым бобылем Онтон, о котором имела особое попечение Ондревна, с затаенной, но всем известной целью приобрести подешевле после смерти Онтона его крепкий дом с каменной кладовкой и фруктовым садом через дорогу, за гумном. У них с Яфимом была полная избенка детей — девять покуда. Прихворнет ли Онтон, или заскучает — смотришь и появляется у окна ласковая Ондревна с прибаутками — блинков горячих с маслицем да сметанкой принесет ему: одинокому старику оно и лестно. Вся деревня молча усмехалась на проделки Ондревны — приобретательницы великой. Благодаря ее скопидомству и предприимчивости Яфим давно уже много зажиточнее Лавра жил. Ждали все, чем кончится ухаживание Ондревны за домом. Не без юмора упоминал об этом в своих письмах Лавр, а про вдову Настю писал: «Учатся дети ее в технической училище на казенный счет, ну только, что бедно живут — чуть не нагишом ходят!» Обедняла и вся деревня, а все-таки начальное училище выстроили, бегают теперь ребятишки в школу, учительницу прислали, а его, Лавра, председателем училищного совета выбрали. Поп с Мещанских Хуторов на это обиделся — сам хотел в школе хозяйничать, да мужики не больно-то попа любят — знают лисий хвост его. Изредка переписывался Вукол и с отцом, но тот больше писал о Вовке, которому было уже восемнадцать лет и учился он под Саратовом в учительском институте: не удалось старшему сыну народным учителем стать — может быть, младшему удастся. Старик участвовал в кандалинских общественных делах сообща с Челяком и Оферовым. Как люди раскольнической закваски, в сельских общественных делах Челяк и Оферов вели борьбу с попами и вообще держались либерально, поэтому водили знакомство с бедняком Елизаром, ради влияния на кандалинский народ, и еще с Василием Солдатовым, успевшим кончить фельдшерскую школу и поселиться с женой в Займище в качестве земского фельдшера.

Письма из деревни всегда волновали Вукола, отзываясь горечью на его сердце: занятие его церковным пением, видимо, не интересовало авторов писем, даже умеренный либерал Оферов, и тот к попам не благоволил, а сын старого деревенского революционера каким-то образом при архиерее числился. Вызывал невольное уважение Солдатов своею стойкостью в стремлении в деревню.

Тяготила Вукола никчемная работа в церковном хоре. Случайный музыкальный заработок бросал теперь тень на политическую репутацию Вукола.

Жизнь певчих, постоянно соприкасавшихся с попами, монахами, купцами и трактирами, ему не нравилась. В особенности тревожно почувствовал он себя после одного необыкновенного случая.

Человек с рваными ноздрями — октавист, известный в хоре под именем «Кузьмича», непьющий, молчаливый и скромный, всегда исчезавший при малейшем намеке на какую-либо трактирную ссору, лишь бы не попасть в свидетели, — позвал однажды главарей и заправил хора — Волкова, Дудинцева, Пискунова, Железова, Влазнева и, конечно, Вукола — к себе на именины вечером после закрытия торговли. Кузьмич казался всем симпатичным человеком, никто не уклонился от приглашения. В мелочной лавочке оказался приготовленным именинный стол. Гости засиделись. Не хватило вина. Кузьмич отправился за новой бутылкой и — пропал. Часа два ждали его, пока, наконец, не раздался стук в дверь со двора. Вошла полиция с целью арестовать выслеженного ею беглого каторжника. Всех переписали и допросили. Человек с рваными ноздрями, вероятно, почувствовал слежку за собой или кем-либо был предуведомлен. Гостей же пригласил, чтобы замедлить погоню.

Случай был не из приятных, но певчие отнеслись с полным сочувствием к проделке Кузьмича: выяснилось, что еще в молодости, оставшись малолетним сиротой после отца, сибирского промышленника, он ко дню своего совершеннолетия оказался ограбленным дядей-опекуном. Во время спора о наследстве ограбленный в запальчивости и раздражении убил грабителя. Бежав с каторги с фальшивым паспортом, Кузьмич много лет жил пением в церковных хорах, где ни с кого никаких паспортов не опрашивают.

Среда, где могли скрываться даже беглые каторжники, все же казалась Вуколу не совсем подходящей для него. С другой стороны, он и сам находился под негласным надзором полиции, будучи политически неблагонадежным человеком, имея такие знакомства, как Кирилл и Ирина. Вообще пора было развязаться со случайным заработком, который был для него лишь средством к жизни, и испробовать свои силы, стремиться дальше… Решил Вукол в этом же году держать экзамен в Петербургский университет.

Однажды, зайдя вечером к Листратовым, Вукол не застал дома ни Кирилла, ни Ирины; его встретила миловидная, лет девятнадцати, блондиночка с густыми вьющимися пепельными волосами, с голубыми глазами и нежным лицом.