Кандалы

Хмелюшка по полю гуляет,
Еще сам себя хмель выхваляет!
— Меня сам государь, хмеля, знает,
И князья, и бояре почитают,
И монахи меня благословляют!

— Ишь тебя дома-то разобрало! Видно, в гостях хорошо, а дома лучше?

…Еще свадьбы без хмеля не играют,
И дерутся и мирятся — все во хмелю!
Только есть на меня мужик-садовник:
Глубоко меня, хмелину, зарывает,
В ретиво сердце тычинушку вбивает!

Дед расправил бороду и, садясь за стол, засмеялся:

— По гостям гулять и к себе ворота не запирать!.. Погуляем, видно, на свадьбе, старуха!..

— Ну, ну, ладно! развеселился!..

— А, что ж, плакать-то об чем?.. такое дело, Яфима женим! Яфимка, а?

— А ты ужинай да ложись-ко, батюшка! — улыбаясь, ответил сын.

— Расходу-то будет сколь! Уж ты не поскупись, старик!..

Дед покряхтел.

— Полсотни выйдет!.. Ну, да у молодца не без золотца! Парень в кафтане, так и девка в сарафане!

Лавруша смотрел, свесив голову с полатей, и хихикал радостно: никогда еще не видал он отца таким веселым.

— Ты что, мошенник! смеешься? Слезай, за стол садись! Скоро и тебя женить будем!.. Холостой, што ли, ты еще?

— Холостой! — хихикал Лавр, слезая по брусу.

После ужина старик завалился спать на полатях, все тише напевая, замедляя слова:

Что богаты ль мужики покупали
И во суслице хмелюшку топили,
По дубовым бочкам разливали!
Уж как тут-то я, хмель, разгулялся,
По уторам я, хмель, расходился:
Отсмею ж я садовнику надсмешку —
Я ударю его в тын головою,
Да и в самую-то грязь бо-ро-до-ю!

После нескольких «девишников» в доме невесты состоялся, наконец, свадебный поезд: церковь была на Мещанских Хуторах.

Во двор Матвея въехал целый поезд поезжан, приехала телега с приданым молодой жены.

Рядом с богатырем Яфимом она казалась маленькой. Лицо ее еще было закрыто фатой. Гурьбой вошли в избу. Там уже был накрыт длинный, во всю избу, ста, составленный из трех столов, с придвинутыми к нему скамьями.

Молодых посадили в передний угол, к божнице. Остальные стояли, им садиться еще не полагалось.

Яфим был в алой гарусной рубахе и синем суконном кафтане, молодая — в белом платье городского покроя. При торжественном молчании многочисленных гостей, заполнивших избу, бабушка подошла к невестке, тихо сняла с головы ее фату, и все увидели лицо молодой: круглое, белое, с быстрыми смышлеными глазами, с густой русой косой. Свекровь расплела косу на две, закрутила вокруг головы, а на голову надела шелковый «волосник» розового цвета. Только после этого гости стали рассаживаться за столом.

Начался свадебный, «княжецкий» пир.

В старозаветный крестьянский дом деда Матвея вошло новое лицо — молодая мещанка, не носившая сарафанов, похожая на городских. Лавр в новой рубахе чинно сидел рядом с братом.

Изба зашумела от веселого говора.

* * *

Весеннее солнце начало пригревать поля, еще не просохшие от растаявшего снега, и деревенская улица зазеленела от первой нежной муравки.

Семья деда Матвея дружно готовилась к пашне: налаживали старинный тяжелый плуг, чинили бороны, заказывали недостающие или поломанные части кузнецу Мигуну.

Мигун был суетливый носатый мужик с часто мигающими глазами и торопливой, быстрой речью. Он не только делал сошники, лемехи и топоры, но умел заговаривать кровь, лечил и рвал зубы, поил больных наговорной травой и считался знахарем. Жил особняком от деревни, а кузница его стояла на выгоне, за околицей.

Всю весну в ней кипела работа, дышал горн, сыпались искры.

Когда земледельческие орудия были приведены в исправность, дед Матвей с сыновьями выехал на пашню. Своей, надельной, земли за околицей было мало, и она была так выпахана, что никогда не давала хорошего урожая: удобрять ее никому и в голову не приходило по причине ежегодных переделов. С ней управлялись быстро, и еще оставалось время для дальнего поля: это был громадный участок в степи, верст за тридцать от деревни, — казенная земля.

В старые годы ее сняли на сорок лет мужики — три семьи Листратовых — и разбогатели от этого. Сняли по рубль шесть гривен за десятину, а теперь сдавали мужикам своей же деревни по тридцати рублей, но и это было выгодно для мужиков. Про Листратовых же говорили, что для них участок — золотое дно.

Кроме пашни, мужики снимали у них там же и покос. С пашней управлялись сами, а на уборку каждый мужик нанимал в городе жнецов и косцов. Сами работали вместе с наймитами.

Так велось когда-то сельское хозяйство по средней Волге.