Кандидат от партии смерти

Не так-то просто спрятаться в полуторамиллионном городе. До станции Инской, являющейся центром Первомайского района, добирались на каком-то странном техническом изделии. Изначально — лет сорок назад — данное изделие называлось «Москвичом-408». Теперь хозяин — подвижный пожилой человек — переоборудовал это чудо под станцию мобильной сантехничекой помощи и оказывал на ней услуги населению. Дважды переспросив, не требуется ли симпатичным молодым людям что-нибудь экстренное — трубу, например, заварить или кран поменять — старичок все же согласился довезти их до станции и даже денег не взял. Сварочный аппарат, занимающий полсалона, изрядно намял бока. Куда податься? — вопрос потяжелее гамлетовского. К Фикрату — требуется подход. Напрягать Завадского — бессмысленно, пока не появятся хоть какие-то доказательства. Он и так придавлен, бедненький. В прокуратуру, ФСБ… МЧС? Так, мол, и так, уважаемые чиновники, грядет стихийное бедствие, не пора ли пошевелиться? Не пошевелятся. Подумаешь, кандидат-убийца. Лишь бы мэром был хорошим. А к своим и вовсе бесполезно обращаться — попрятались по знакомым и балдеют, что на работу ходить не надо…

Прячась подальше от людских глаз, игнорируя виадук, они путями переползали горловину станции, направляясь к стрелочному заводу. На запасных путях теснились составы — цистерны, рефрижераторы, банальные товарные вагоны.

— Смотрите, Константин Андреевич, — обнаружила Светка, выбираясь на четвереньках из-под нутра ходовой части. — Настоящая теплушка. Как в картинах про войну. Давайте залезем? Отдохнем минуточку?

Ближайший путь действительно оккупировали пустые платформы, замыкаемые тривиальной советской теплушкой — дощатым вагоном с пустотой посередине и доской на уровне груди. Груз доставили по месту назначения, разгрузили, а состав за ненадобностью отправили на долгий запасной путь. До лета точно простоит.

— Теплушка про войнушку, говоришь? — задумался Максимов. — Согласен, Светка, полезли. Полчаса разрядки, но никаких, предупреждаю, любовных баталий.

— Ну, вы и скажете, Константин Андреевич, — покраснела Светлана, хватаясь за ржавые скобы. Он подсадил ее за узкую, хрустящую от грязи талию.

В вагоне царило запустение. В левом отсеке, отгороженном от прочего пространства подобием двери, имелись ржавая буржуйка, нары, заваленные слежавшейся соломой, обрывки газет, березовые чурки, почему-то фуфайка с запахом честного пота. Стены законопачены, но как-то не совсем жарко.

— Как уютненько здесь… — бормотала Светка, забираясь на нары. Максимов завалил ее соломой, она свернулась, заулыбалась. Заблестели в полумраке глаза.

— Между прочим, Светка, ты уже дважды спасала меня от неприятностей, — вспомнил Максимов. — Не такое уж ты избалованное дитя эпохи.

— Спасать от смерти — это, по вашему мнению, спасать от неприятностей? — лукаво заметила девица. — Хорошенькая, однако, неприятность — смерть… А в принципе я страшно избалована, Константин Андреевич. Лопаты не держала, за станком в мороз не стояла, теплушки только в фильмах видела. Да и не смотрим мы сейчас такие фильмы. Отстойно это. Спросите у наших ребят, кто такие Гитлер, Троцкий, Сталин — умрут, не скажут. Про Наполеона худо-бедно вспомнят или про этих, как их — героев МЧС — Противоминина и Противопожарского… А кто такой дедушка Ленин?

— А завтра у него, между прочим, день рождения. А вчера у дедушки Гитлера был.

— Да что вы говорите? — страшно удивилась Светка. — Ну, мы и попали… А знаете, вот лично мне плевать с высокой колокольни.

— Да лично мне — оттуда же, — пожал плечами Максимов. — Даже в детстве не увлекался высокой идеологией. Но на теплушках в армии вдоволь накатался… Технику сопровождали из Европы на Дальний Восток. Едешь, бывало, с Украины, горилку попиваешь, яблочки грызешь — а они уже не лезут, вот и швыряешься яблоками в деревенских девчат — те стоят на пригорке, такие хорошенькие, платочками машут, а мы в них яблоками, с размаху, как цветами. Бабоньки визжат, пугаются… — Максимов мечтательно заулыбался, вспоминая суровую службу.

— А потом удивляемся, почему на Украине москалей не любят, — сообразила Светка. — Надо же додуматься до такого: яблоками — по бабам… Слушайте, Константин Андреевич, а почему бы нам буржуйку не затопить? Не заметит никто, а заметят — мы их подальше пошлем…

Но удовольствие быстро закончилось, когда бредущий вдоль состава старичок в железнодорожном бушлате услыхал болтовню и разорался:

— А ну, пошли отсюда, бомжи вонючие!.. Ишь, облюбовали местечко, а после вас люди ездить будут!.. Да я полицию сейчас вызову и берданку принесу!.. Кыш отсюда, кому сказано?

— Дедуль, — высунулся Максимов, — да не бомжи мы, а моржи. Будь человеком…

Но быть сегодня человеком старичок отказывался категорически. Злой и мятый с похмелья, топал ножками и орал, что моржам место в проруби, а не в порядочном вагоне, что он уже бежит за путейцами — они как раз неподалеку рельсу выворачивают. Ишь, устроили тут лежбище, котики, блин! Потрахаться им, видите ли, негде!