Кандидат от партии смерти

Жилмассивы с помпезными монолитками быстро закончились. Корпуса больницы, впечатляющий по размаху частный сектор. Трехэтажные краснокаменные особняки, точно мухоморы из травы, торчали среди бревенчатых, кирпичных, аккуратных и облезлых, стойких и совсем завалившихся домишек. Добираться до нужного пришлось минут двадцать — извилистые улочки, куда он по незнанию тыкался, завершались тупиками. Маленький номер на здоровом домище он едва не проглядел. Скромный человек обитает. Вывернув руль, Максимов смело въехал на тротуар. Гостей как будто нет — не придется томиться в многолюдной очереди. Снова посидел, настраиваясь на нужную волну, вышел из машины, замком не озаботясь — нет дурных возле дома Фикрата машины угонять.

Минутку постоял, с ухмылкой созерцая особняк. Дом как дом, три этажа, башенки-«буденовки», только с флангов — глухие стены, гараж под одну крышу, и с окон второго — обзор (и обстрел) как из дзота. Придет ОМОН — дважды подумает, стоит ли соваться. Штурмовать без артиллерии — дурное дело, ставни — внутри помещения, и далеко не деревянные.

Максимов позвонил в ворота — звоночек такой непритязательный.

— Чего? — Отворилась створка, и показался настороженный глаз привратника.

— Скажи Фикрату, Максимов приехал. Частный сыск и море приятных воспоминаний. Он знает.

Если захочет, конечно, вспоминать. Не такие уж приятные эти воспоминания.

— Жди. — У привратника, явно Фикратова земляка, получилось надменно и гордо: «Жды».

Ждать пришлось совсем недолго — каких-то две сигареты. Невысокий, плотный и чернявый — похожий на артиста Каневского (но явно не артист) — пропустил гостя. Украшали двор еще двое — манерами попроще и на вид неговорящие.

— К стэнэ, — приказал привратник. — Руки ввэрх, ноги шире. Нэ вэртэться. Эльмир, провэрь.

Обхлопали быстро и без всяких эротических притязаний.

— Прямо.

Как в тюрьме, ну, право слово. Пряча гордую ухмылку, Максимов захрустел по дорожке. Открылась дверь, и он сумел оценить толщину кладки — четыре кирпича. Это правильно — зимы в Сибири всякие бывают, а южане — публика хоть и гордая, но ужасно теплолюбивая.

— Ноги вытри, — сухо сказал цербер.

Винтовой коридор завершился раздвижными дверьми. Вместительная комната с орнаментом на потолке. Низенький столик, диван с подушками, кресла. Окон нет — вместо окон световые панели. Бар в зеркальном исполнении. Нормальная европейская обстановка, только с коврами перебор. И висящим на них холодным оружием.

Бесшумно появился хозяин — седеющий восточный джентльмен лет сорока на вид (в прошлый вторник справил пятидесятилетие) — в брюках, белоснежной рубашке, при галстуке. Гостей уже успел принять? Или халат в стирке?

Максимов подобрался. У хозяина были спокойные насмешливые глаза под ниточкой тонких бровей. Движения уверенные, вальяжные. Образец спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Своя земля, свои законы…

— Здравствуй, Максимов, присаживайся.

От рукопожатия хозяин воздержался. Микробов не любит? Правая рука почти всесильного, но, к сожалению, мертвого Эльчибея, Фикрат по жизни занимался не только продажей цветов и фруктов. Большие интересы он имел в этом городе. Максимов, находясь на службе, переловил — или пытался переловить — немало соотечественников Фикрата. Не было обидчивых. Попался — марш под суд, не попался — бегай. Совсем прижмут — адвокат поможет. А глупый адвокат попадется — судья подскажет верное решение. Импонировало только то, что ни разу в своей многотрудной деятельности Фикрат не опускался до наркотиков. Другим — не мешал, но сам брезговал. Возможно, аллергия…

— Здравствуй, Фикрат. А ты совсем не изменился.

Снисходительная улыбка на тонких губах.

— Спасибо, дорогой. А у тебя видок усталый… Я ничего тебе не должен, Максимов?

По-русски Фикрат говорил не хуже гостя. Отличный аттестат, диплом биофака (отнюдь не купленный), аспирантура. В конце восьмидесятых возмущенным родственникам удалось доказать ведущему сотруднику НИИ «Вектор», что наука может подождать, а семейное дело — нет.

— Не думаю, Фикрат, ничего не должен. Скажу что хотел — и пойду.

— Говори, Максимов.

Отворилась дверь, и в полумраке обрисовался молодой человек в белом — не то кимоно, не то пижаме. Беззвучно проплыл по ковру, выставил с подноса две микроскопические чашечки с запахом настоящего кофе. Беззвучно удалился.

— В полночь шестнадцатого апреля, — тихо начал Максимов, — из окна дома по улице Ольховой выпал, а скорее был выброшен, один хорошо знакомый тебе человек. Его тело впоследствии было обнаружено в нескольких кварталах — «BMW», пять пуль… Тебе приносят сводки, Фикрат.

Мафиози слушал очень внимательно. К напитку даже не притронулся (а Максимов по глотку, но выхлебал), откинул голову, закрыл глаза. Вопросов не задавал. Дослушав до конца, спросил:

— Ты уверен, что все так и было?

— Меня там не было, — пожал плечами Максимов. — Проверь.