Кандидат в Будды

«Поп-Мех» несомненно принадлежал к карнавальной культуре, но не с инверсией оппозиций, а как бы с их переведением в многомерное неевклидово пространство. Большой торжественный концерт, наподобие тех, которые устраивают ко Дню милиции, концерт, в котором «Соловей» Алябьева исполняется одновременно с выступлением ансамбля песни и пляски КГБ, а Кола Бельды поет «Увезу тебя я в тундру» в сопровождении группы «Кино», пионеры-горнисты отдают салют гигантской раскрашенной пенопластовой Венере Милосской, Тимур Новиков и Африка с огромными надувными динозаврами представляют «традиционную русскую забаву — битву динозавра со змеей». Мало-помалу хаотические тенденции усиливаются — и вот стадион, затаив дыхание, слушает фри-джазовое духовое трио — думаю, случай беспрецедентный в мировой практике. Но в конце концов все — духовой оркестр моряков, камерный симфонический и народный, с балалайками и баянами, в сопровождении дюжины электрогитар от монстров питерского рока — сливаются в унисоне целотонного рифа! Танец Гаркуши, бегут стада ослов и пони, мартышки едут на велосипедиках! Это еще не все: поверх рифа — рев и визг саксофона, звук, заслоняющий всё!

Высшей точкой всего этого были концерты весной 1989 года в Ленинграде. Зарубежные же выступления показали, что европейская публика не приемлет веселого безумия. Немецкие зеленые бросились защищать козла в Мёрсе, потому что он, по их мнению, был представлен публике недостаточно уважительно. Австрийцы оскорбились за некорректное, по их мнению, отношение к фольклорному ансамблю. Запад не понял и не мог принять смещения планов реальности. Прославленная «Поп-Механика» вызывала разочарование. К тому же все было исполнено довольно-таки по-советски. Репетиции занимали не более 3 часов перед представлением.

Курехин всегда был выше того, что он делает. По-своему он был очень гордым человеком. Весьма иронично относился к тому, что называли «советским джазом». Начиная с середины 80-х он уже не участвует в советских джазовых фестивалях вне Ленинграда. Да и в Ленинграде — только в виде «Поп-Механики». Единственные исключения на моей памяти — Пярну 87 и Таллинн 88. Очень показательно его неучастие в организованном Сюзанной Таннер фестивале советского джазового авангарда в Цюрихе в 1989-м.

Сергей очень остро ощущал модность стиля или человека, который предельно, на его взгляд, выражал дух времени или какую-то тенденцию. Такую «любовь» в разные годы он обращал на Бориса Гребенщикова (этот период я едва застал, я скорее тут переношу свое знание Сергея на историю «двух капитанов»), Болучевского (это питерский саксофонист, впоследствии — продавец апельсинов на Ситном рынке), Африку, дольше всего — на Юрия Каспаряна (гитарист «Кино»).

Интересно, что к объектам своего внимания Сергей относился с большой долей иронии. Это была какая-то игра с элементами провокации. Курехин был очень саркастичным человеком, и не всегда эти шутки выглядели добродушными. Была в этом какая-то жестокость. Так ребенок относится к любимой игрушке, которую может поломать, если рассердится, или забросить под кровать, если она надоест. Насколько мне известно, в общечеловеческом смысле друзей у Курехина не было. Он был ориентирован всецело на свою семью и человеком был очень закрытым. Я мало общался с Сергеем в последние годы его жизни. Однако у нас были общие знакомые, из эпизодических контактов с которыми я могу сделать некоторые выводы о его последнем периоде увлечения «фашизмом». Насколько мне известно, последним увлечением Курехина был Александр Дугин, которого я бы назвал не геополитиком и консервативным революционером, а мифопоэтом. Для Курехина он привлекателен был не только по причине идеологического отрицания буржуазного миропорядка, а скорее ввиду его потрясающей творческой фантазии. Общение с Курехиным произвело на Дугина просто ошеломительное воздействие. Последний раз я видел Курехина в марте 1996-го, последнего года его жизни. Он попытался представить мне своего друга, я тоже стал было представляться, но услышал в ответ, что мы уже знакомы: Дугина в присутствии Курехина я просто не узнал! Мне кажется, что увлечение «консервативной революцией» носило у Сергея Курехина такой же характер, как и интерес к Клоду Леви-Строссу, Мишелю Фуко, гитарной музыке Бранко или к музыке Джона Зорна.