Каникулы для взрослых

– Ах, моя дорогая! Вы заставили меня вспомнить собственную молодость… Боже, как давно это было. Поверьте мне, в те времена мир разительно отличался от сегодняшнего!

Элен Хупер повернула голову и посмотрела в окно, словно еще раз желая убедиться воочию, как сильно все изменилось. На улице по-прежнему шел снег. В зыбкой белой пелене двигались угольно-темные силуэты прохожих. Ворча и роняя искры, проползали усатые троллейбусы, похожие на неведомых чудовищ.

– По-моему, все ваши горести оттого, что вы просто не разобрались в себе, – добавила баронесса, подзывая официанта взмахом руки. При виде снега на улице ей захотелось еще горячего чаю. Дурная привычка, которую она приобрела в России – пить обжигающий чай.

– Да ведь это самое сложное – разобраться в себе самой, – вздохнула Варя. – А вдруг ошибешься? Соблазнишься пустяком и пропустишь что-то настоящее?

– Если вы имеете в виду любовь, то боитесь не напрасно. Настоящая любовь, увы, не похожа на поезд, который ходит по рельсам и придерживается расписания. Она может кошкой прокрасться мимо вас, а вы и не заметите.

Элен Хупер замолчала, дожидаясь, пока официант закончит свое священнодействие. Варя тоже стала ждать. У официанта было непроницаемое лицо и руки пианиста – он действовал ловко, но неторопливо, каждое закругленное движение имело маленький изящный «хвостик», похожий на росчерк пера.

– А как же ваша теория? – с жадным любопытством спросила Варя. – Вы ведь говорите, она помогает принимать правильные решения. Но выбор спутника на всю жизнь – это тоже решение!

Баронесса внимательно посмотрела на девушку. Варе почудилось, что в ее глубоких глазах проскользнула печаль.

– Сказать по правде, в этом вопросе я не эксперт. Мое сердце ни разу не было разбито, оно целенькое, словно хрустальная конфетница, которую держат в буфете под замком. Внутри, увы, нет ни одной конфетки – только пустые фантики.

Варя растерянно посмотрела на нее, и баронесса тотчас обратила все в шутку, ловко перескочив с личной темы на суровую русскую зиму:

– Никогда не понимала, зачем нужны шубы, пока не побывала в России. Первую свою шубу я привезла из Москвы пять лет назад. К сожалению, вместе с ней приехала моль. Она съела все, что смогла!

Элен Хупер рассмеялась, показав дивные фарфоровые зубки. Варе вдруг тоже стало удивительно весело. Это было какое-то бесшабашное веселье, оно искрилось предвкушением праздника, упоительным страхом перед будущим и восторгом обладания тайной, которая, если правильно ею распорядиться, сможет навсегда изменить Варину жизнь.

* * *

Варе казалось, что после длинного, насыщенного переживаниями дня она долго не сможет уснуть, будет думать о впавшем в телефонную горячку Владике, о баронессе с ее теорией красных флажков, о Глебе Лаленко, который обещал защитить ее от Ружейникова, о несостоявшейся поездке в дальние страны… Однако, едва коснувшись головой подушки, мгновенно провалилась в сон и всю ночь бродила по нездешним мирам, утопая в вязком тумане. Наутро ее пижама была влажной, а голова тяжелой, как спелый арбуз.

К жизни ее возвратила физическая нагрузка – пришлось самостоятельно откапывать дверь гаража, и к офису Варя приехала раскрасневшаяся, пышущая жаром и брызжущая энергией. Она уверенно зарулила на стоянку и поставила машину на закрепленное за ней место. А потом быстро выбралась наружу, окунув ноги в сыпучий сухой снег, захлопнула дверцу, повернулась, чтобы бежать к офису… И замерла на месте.

Возле входа, на низком крыльце, стоял Владик. Лицо у него было несчастное, шапка нелепо сбилась. В руках он держал букет алых роз, остекленевших на морозе. «Завянут сразу же, как только окажутся в тепле», – пронеслось в Вариной голове. Ей было жалко роз, да и вообще она не любила букеты, с самого начала жалея цветы, приговоренные к смерти.

– Варя! – Владик бросился к ней с таким надрывным обожанием, как будто она только что возвратилась на Землю после полета на Луну. – Варя, родная моя, подожди, не отталкивай меня!

– Как я могу тебя оттолкнуть, когда ты до меня еще не добежал? – сердито спросила та.

Она нахмурилась и мысленно ощупывала свое сердце, пока Владик балансировал на тонком льду, которым была облита асфальтовая дорожка. Дворник смел снег, но расколотить стеклянную корку не успел.

С сердцем все было в относительном порядке. За ночь оно наскоро срослось, скрепленное, словно клеем, Вариным негодованием. Устремляясь к ней, Владик жадно осматривал ее лицо, надеясь отыскать в нем знакомую зыбкость, податливость, а значит – и грядущее прощение. Однако сегодня все было иным, неузнаваемым. Знакомые черты поражали своей восхитительной завершенностью. Даже волосы, выбивающиеся из-под капюшона, завивались с какой-то решительной дерзостью. Их страшно было трогать, не говоря уже о том, чтобы зарыться в них носом.

– Ты не отвечаешь на мои звонки! – воскликнул Владик, неожиданно поняв, что примирение, которое он представлял себе бурным, ярким, красивым, может превратиться в отвратительную сцену.

– Не хочу слышать твой голос.