Каникулы Каина: Поэтика промежутка в берлинских стихах В.Ф. Ходасевича

В любом случае Тынянову в Ходасевиче интересна и другая прототипичность, проговоренная через закамуфлированное сравнение с Тютчевым. Для Тынянова и Ходасевич, и Тютчев – поэты-дилетанты. То, что колоссальный эволюционный потенциал дилетантизма не виден современникам, Тынянов впоследствии обозначит в статье «О литературной эволюции» опять-таки на примере Тютчева. Дилетантизм, по Тынянову, остается понятием оценочным, его историко-литературное значение высокомерно принижается с точки зрения старомодной науки. Дилетантизм, который современнику с его предубеждениями кажется тривиализацией, «разложением» литературы, на самом деле «преобразует литературную систему»87. Но увидеть и зафиксировать эволюционный потенциал дилетантизма возможно только постфактум, из диахронического завтра. Пока же, синхронически, Тынянов признает свою «сознательную слепоту современника» и переадресует потомкам возможность по достоинству оценить эволюционное значение Ходасевича. При этом «сознательная слепота» – очередной квазиоксюморон в веренице тыняновских отходов88.

В письме к Шкловскому от 25 мая 1924 года Тынянов, выворачивая аналогию Ходасевич – Тютчев наизнанку, замечает, что «Тютчев был для Пушкина Ходасевичем»89. В свете тютчевского субстрата в тыняновском моделировании Ходасевича напрашивается вопрос, не является ли эта параллелизация попыткой придать стихам Ходасевича статус «стихотворений, присланных из Германии» – так называлась подборка стихов Тютчева, опубликованная в пушкинском «Современнике»90. При этом перекличка «Современника» 1836 года с «Русским современником» за 1924 год («Промежуток» был опубликован в четвертом номере) придавала игре в историко-литературные аналогии еще больший азарт (первое название «Промежутка» было «Высокая игра»)91.

«Тютчевская» несовременность Ходасевича становится топосом, по крайней мере в устах Шкловского. Так, в третьем номере «Русского современника» выходят статья Шкловского «Синхронисты и современники» и рецензия Бориса Томашевского на книгу Ходасевича «Поэтическое хозяйство Пушкина»92. Соседство с Ходасевичем и другими авторами номера озадачило и смутило Шкловского. По его собственному свидетельству, в письме в редакцию он «выразил удивление тому, что оказался современником Тютчеву и Пруткову, не отрицая самого факта, но категорически отрицал свою одновременность с Абрамом Эфросом и Ходасевичем, утверждая, что это только хронологическая иллюзия»93. Шкловский гротескно форсирует тыняновскую оценку Ходасевича из «Промежутка». Современность Ходасевича – «хронологическая иллюзия» промежутка, интегральный курьез синхронии94.

Диссонансы синхронии и диахронии обнажают зазор между по определению ангажированной перспективой современности и эволюционной оптикой. По мнению Мариэтты Чудаковой, критические статьи Тынянова («Литературное сегодня» и «Промежуток») обозначили тогдашние представления формалистов о том, как «должна бы оцениваться эта [современная] литература <…> при допущении, что она <…> управляется законами литературной эволюции»95. Однако исследовательница отмечает, что формалисты (и в том числе Тынянов) в своих критических подходах (отходах) к современной литературе «абсолютизировали, излишне стабилизировали» и тем самым «сузили» возможности собственной концепции96. Литературная эволюция предполагает динамику и постоянное обновление за счет периферии, и, «будучи не только научной школой, но и литературной группой», формалисты в критике сделали ведущей ставку на собственные вкусы, с присущим им игнорированием консерватизма и тотальной установкой на обновление97. Чудакова упрекает формалистов в том, что они не разглядели набиравшую в эти годы обороты подмену «инерции изменения» – «инерцией подавления» и бессознательно, упиваясь собственной авторитетностью, начали работать на благо последней98. На примере критически-реалистического романа, который Тынянов отвергает как жанр устаревший, автоматизированный и не востребованный современностью, Чудакова – не без легкого, но чувствительного диссидентского укора – показывает, как опоязовская критика непроизвольно вторила и помогала репрессивно-дидактическому официозу искоренять из текущей литературы опасные и неугодные жанровые формации, придавая подспудно научную авторитетность официальной позиции99. Исследовательница упоминает тыняновское важное замечание о колоссальном эволюционном значении дилетантизма и эпигонства для литературы 1820–1830-х годов в статье «О литературной эволюции»100, но тут же подчеркивает, что Тынянов никак не переносит эти воззрения на современность в своих критических статьях101.