Каникулы Каина: Поэтика промежутка в берлинских стихах В.Ф. Ходасевича

Исследователи пытаются поймать Тынянова на слове, уличить его в противоречиях. Так, несогласованность между «честным художественным вкусом» Тынянова и «нормативной групповой историко-литературной доктриной» в «Промежутке» отмечает Омри Ронен102. Мичиганский исследователь исходит из несоответствия между пассажем о сознательной недооценке Ходасевича в «Промежутке» и статьей Тынянова «Георгий Маслов», характеризующей стилизацию под пушкинский стих позитивно, как «повторение и отблеск старого на новом фоне»103. Ронен суммирует, что Тынянов «противопоставлял и предпочитал стилизацию тому, что делал Ходасевич»104. Для вышеобозначенной дискуссии вокруг (недо-)оценки Ходасевича в «Промежутке» конфликтной точкой является добровольное признание Тынянова в сознательной слепоте. Симптоматично, что участвуют в этой дискуссии преимущественно исследователи формализма, для которых оценочные «искажения» тыняновской «научной» оптики являются по меньшей мере поводом для недоумения. Несогласованности в тыняновском тексте порой даже вызывают эмоциональные реакции со стороны исследователей. По-своему импульсивен, например, следующий выпад Омри Ронена: «Упрек Тынянова, „есть у Ходасевича стихи, к которым он сам, видимо, не прислушивается“, может быть в данном случае переадресован самому критику»105. Парадоксальным образом, тыняновское признание в слепоте оказалось заразительным и спровоцировало дальнейшие укоры в тыняновской слепоте со стороны исследователей.

Кроме того, критика тыняновских (недо)оценок нередко ведется с позиций, рассматривающих «Промежуток» как более или менее успешное практическое приложение к «Проблеме стихотворного языка» или «Литературной эволюции»106. В этих суждениях «Промежуток» непроизвольно маргинализируется и если не дискредитируется, то во многом лишается самостоятельной ценности. Тыняновское признание в предвзятости и недооценке искушает исследователей (и меня в том числе) быть предвзятыми в отношении к «Промежутку», и это лишний раз доказывает до сих пор актуальную – «современную» – полемичность тыняновской статьи. При этом мы говорим и спорим с Тыняновым из «будущего» – со знанием того, что потомки, как и предсказывал Тынянов, Ходасевича оценили сполна. Пристрастный, сознательно слепой Тынянов оказался на редкость прозорлив.

Тыняновская критика Ходасевича не ограничивается признанием «сознательной слепоты», отрицающей ценность Ходасевича, хотя, казалось бы, на этом можно было бы поставить точку. В последнем абзаце своего скупого «отхода» о Ходасевиче Тынянов конкретно обозначает отдельные удачные, на его взгляд, стихи поэта и сопровождает их кратким, но емким комментарием, который носит скрытый рекомендательный характер:

А между тем есть у Ходасевича стихи, к которым он сам, видимо, не прислушивается. Это его «Баллада» («Сижу, освещаемый сверху…») со зловещей угловатостью, с нарочитой неловкостью стиха; это стихотворная записка: «Перешагни, перескочи…» – почти розановская записка, с бормочущими домашними рифмами, неожиданно короткая – как бы внезапное вторжение записной книжки в классную комнату высокой лирики; обе выпадают из его канона. Обычный же голос Ходасевича, полный его голос – для нас не настоящий. Его стих нейтрализуется стиховой культурой XIX века. Читатель, который видит в этой культуре только сгустки, требует, чтобы поэт видел лучше его107.