Каникулы на колесах

— С нами однажды прямо-таки кошмарный случай приключился, — рассказывала Наташка, сорвав сухую былинку и покусывая ее крепкими белыми зубами, смутно сиявшими даже в полутьме. — Утром дождик начался, мы заторопились, кое-как пошвыряли все вещи наспех в «Победу» и тронулись со стоянки. На крыше один толстый лист фанеры остался. Он нам в багажнике днищем служил. Тяжелый, мокрый, кто мог подумать, что его ветром поднимет. А оно так и получилось. Чуть за восемьдесят перевалили, ветер вырвал фанеру и швырнул ее как диск. Я сзади сидела, все до капельки в окошко видела. За нами следом мотоциклист мчался, И этот лист, — а в нем, наверное, с полпуда было! — так и просвистел у него над самой головой… Перепугались мы ужасно. Папа затормозил, остановился на обочине, вижу — у него руки трясутся. И мотоциклист побелел, заикается: «Вы что ж это, товарищи, делаете? Разве так можно?»

— Поневоле заикаться начнешь, — сочувственно отозвался я.

— Точно. Ну, извинились, конечно, как могли, перед человеком, — а что еще тут сделаешь? — навалили на эту проклятую фанеру тяжелый чемодан, прихватили его крест-на-крест веревкой. С тех пор урок — ничего не возить на крыше без надежной увязки. Подумать только, чуть человека не убили!

— Да, в дороге нет пустяков. Иногда одна минута все решает. Да что там — минута! Несколько секунд! Не забыть, как мы однажды ехали в Тольятти и на проселке дедушка пошел на обгон грузовика. Впереди — никого, дорога прямая, открытая, ни единого знака или перекрестка. И что ж ты думаешь? Только мы подобрались к грузовику на приличной скорости, как он вдруг начал поворот влево… Не включив мигалку, без всякого предупреждения! Там какой-то местный поворот на колхозное поле оказался. Я даже вскрикнуть не успел. Спасли тормоза и мгновенная реакция дедушки. А иначе этот грузовик с землей бы нас смешал. Главное — свернуть некуда, кювет метровой глубины.

— Надо же! — потрясенно покачала головой Наташка.

Наверное, она очень живо представила себе ловушку, в которую мы чуть было не угодили. Вообще слушать она умела. По всему видно было, что ей по-настоящему интересно все, что я ей рассказываю. — Ну, а на автозаводе вы побывали, его конвейер видели?

— Видели. Настоящий автогигант, без прикрас! — сразу же воодушевился я.

Да, впечатлений из той памятной поездки я вынес много, и сейчас мне было что порассказать Наташке.

Удивительное началось еще до того, как на горизонте, слева от широченного бетонного шоссе, в ровной, как аэродром, степи, выплыли белые и кремовые громады, очень похожие на меловые утесы. Это были многооконные двенадцатиэтажные жилые дома соцгорода. А потом мы увидели и необозримую панораму самого автозавода, один главный корпус которого вчетверо превышает по объему знаменитый Московский государственный университет на Ленинских горах.

На главном конвейере, насколько хватал вправо и влево глаз, медленно двигались оранжевые люльки-подвески. И в каждой, словно цыпленок в скорлупе, покоился будущий автомобиль. Будущий, потому что в голове конвейера двигались только кузова, голые, даже без дверей. И лишь потом в них начинали поблескивать стекла, под крыльями повисали амортизаторы, впереди обозначались глазки-фары; в подбрюшье кузова опускался двигатель в сборе с коробкой передач, еще дальше подплывал снизу задний мост… Так кузов обрастал на каждом посту все новыми деталями, пока в самом конце новорожденный автомобиль, пахнущий лаком и резиной, снабженный привычной эмблемой — старинной волжской ладьей на радиаторе, не прикасался впервые колесами пола, навсегда покидая конвейер.

Вдоволь наговорившись, мы возвращались к нашей стоянке. Сквозь парусину палатки уютно желтел огонек фонаря. Тобик уже спал под днищем «Волги» и вздрагивал, переживая, наверное, события дня. Папа сидел на складном стульчике и задумчиво перебирал перламутровые клавиши аккордеона. Мама обычно читала, лежа в палатке на надувном матрасе. В другой палатке разговаривали или играли в шашки дядя Вася и тетя Вера. О своей дочке они не беспокоились ничуть, зная, что в случае чего мы сумеем постоять за себя.

Мы садились у папиных ног и требовали:

— «Горная лаванда».

— Нет, дядя Володя, лучше «Аист на крыше».

Папа лукаво улыбался и вдруг запевал, тихонько аккомпанируя себе на аккордеоне:

Чуть охрипший гудок парохода
Уплывает в таежную тьму…
Две девчонки танцуют, танцуют на палубе,
Звезды с неба летят на корму…

— «Верят девочки в трудное счастье», — подхватывала Наташка звучным приятным голосом.

Мы с папой помнили, как правило, только начальные куплеты песен. А Наташка знала наизусть множество песен, хоть сейчас на сцену, так что вскоре инициатива целиком переходила к ней.

— «Трава у дома», — командовала она папе. И папа послушно растягивал мехи аккордеона. Он хранил в своей памяти множество мелодий. И новых и тех, что пели давным-давно.

— Спать пора, полуночники! — смешливо говорила мама из глубины палатки. Оказывается, она тоже слушала наше дружное трио.