Каникулы на колесах

— Дай ребятам еще позабавиться, — заступалась за певцов тетя Вера. — Смотри, как славно у них получается. Заслушаешься таких соловьев.

Угомонить нас удавалось обычно лишь к полуночи. Я забирался под одеяло, вытягивался во весь рост рядом с дедушкой, который давно уже похрапывал, но долго еще не мог заснуть. До чего же хорошо жить на свете! Радость просто распирала меня, неизвестно почему. Конечно, завтра весь нескончаемый летний день мы снова будем играть с Наташкой в бадминтон, нырять, собирать раковины, загорать на горячем песке. Но ведь я какой год уже езжу к морю, а никогда еще не испытывал такого восторга. Не хотелось даже думать о возвращении в Москву, в нашу квартиру на пятом этаже громадного дома, вытянувшегося чуть не на целый квартал. Вот бы всегда стоять таким веселым табором на берегу моря. С родителями, дедушкой. И с Наташкой.

На суше

В пасмурные дни, когда нас меньше тянуло в воду, мы забирались в степь довольно далеко от моря. И однажды увидели странную картину. На плоском земляном кургане, поросшем метелками седого ковыля и пахучей полынью, копошилась кучка людей с лопатами и ножами. Поодаль столбиками стояли толстые любопытные сурки. Верхний слой почвы был уже снят, и высокие земляные бровки разделяли площадку, как праздничный пирог, на отдельные дольки.

Мы подошли поближе.

В каждой дольке глиняное дно было гладким и желтым. И на этом дне отчетливо вырисовывались темные пятна разной формы.

— Что они делают? — недоумевающе подняла брови Наташка.

— Понятия не имею! — пожал я плечами.

Мне очень хотелось показать свою сообразительность, но я никак не мог догадаться, чем занимаются эти странные люди в самых живописных одеяниях, а то и вовсе полуголые. У некоторых голову прикрывала соломенная шляпа, у других — восточная тюбетейка. Лишь у сухонького щуплого старичка на голове была нахлобучена фетровая шляпа, а на плечи, несмотря на жару, накинут белый полотняный китель.

— Клад ищут, что ли? — неуверенно высказал я предположение.

Мы подошли еще ближе. Нас заметили, но никто не стал прогонять любопытных зрителей с курганчика, и мы совсем осмелели.

— Стоп, ребята! — скомандовал наконец старичок в белом кителе, когда лопата одного из рабочих стукнула по чему-то твердому. — Лопаты долой, беритесь теперь за ножи и совки.

Стоя на коленях, рабочие осторожно рыхлили землю ножами и выбрасывали ее алюминиевыми совками. Глубже, глубже… и вот посреди черного земляного полотна проступил большой белый череп.

Тут только меня осенило.

— Понял! — ликующе шепнул я Наташке, касаясь губами ее уха. — Археологи это, вот кто. Они раскопки ведут. Ищут древние человеческие поселения.

Окончательную очистку черепа, а за ним и всего скелета старичок, как видно, начальник отряда археологов, не доверил никому. С трудом присев на корточки, он бережно обмахивал волосяной кистью мелкие комочки земли, пока перед ним, словно впаянный в грунт, не обнажился весь скелет древнего человека. Скелет лежал, подтянув костяные ноги к ребрам груди. Пустые черные глазницы черепа печально смотрели на нас. Около черепа стоял глиняный горшок, заполненный доверху какими-то бусами и железками.

Рабочие, занятые раскопкой других отсеков-долек кургана, побросали лопаты и вместе с нами теснились на бровке, разглядывая находку.

— Ба-а, здоровущий какой! С Петра Великого ростом будет.

— Сурьезный мужчина, ничего не скажешь.

— Товарищ профессор, — спросил один из рабочих старичка в кителе, — а почему скелет такой скрюченный?

Мы с Наташкой навострили уши, придвинулись поближе к старику-профессору. А в самом деле, почему?

— Суеверный страх перед покойниками не исчез и до наших дней, — сказал профессор, выпрямляясь, отряхивая белые штаны. — А в те далекие времена люди были твердо убеждены, что они могут вредить живым. Вот и связывали мертвеца по рукам и ногам ремнями, часто втискивали в тесный сруб, настоящий блиндаж с потолком из накатника, насыпали сверху целый курган, чтоб мертвец не смог выбраться наверх. У археологов этот период так и называется периодом срубной культуры.

— А что, разве находили остатки таких срубов? Вот же тут ничего нет.

— Не тот грунт. А при других, благоприятных, условиях дерево может сохраниться в земле до трех тысяч лет. Археологам известны такие примеры.

Стоя за спинами рабочих археологической партии, чтоб не мозолить глаза профессору, мы внимательно слушали все, о чем он рассказывал. Оказалось, что эта партия ищет тут, в так называемом культурном слое почвы, древние поселения и погребения. Моя догадка оказалась верной. Но выяснилось и много нового для меня. Впервые я услышал, что в центре Москвы толщина этого самого культурного слоя достигает восьми метров! Что раскопки римского города Помпеи, погибшего после извержения Везувия, длятся уже больше двухсот лет. Особенно поразило меня, что пыльца растений, казалось бы, такая нежная, сохраняется в болотах иногда тысячелетия, и по ней археологи определяют, в каких природных условиях жил тут древний человек, какие тогда тут были растения, даже какой был климат в ту далекую эпоху.