Каникулы на колесах

А после сытного обеда помогли отгрузить еще несколько десятков мешков, и тогда, попрощавшись, весело побежали к морю, держась за руки.

— Вот это настоящее дело! — с восторгом прокричала на бегу Наташка. — Это тебе не в кургане копаться.

Хорошо, что почтенный, такой симпатичный профессор не мог услышать Наташку Он смертельно обиделся бы на нее за свою любимую и, бесспорно, важную работу. Но я понимал Наташку: живая работа на колхозном току была куда ближе ее энергичной натуре, чем кропотливая и медлительная раскопка древнего кургана. Что верно, то верно.

Рассказа о том, что мы видели и делали на току, нам с Наташкой хватило на весь остаток дня. А вечером папа взял в руки свой аккордеон, и опять полились песни. Вскоре же возле наших палаток собрались почти все ближайшие соседи. Пришел в этот вечер и ленинградец, хозяин сказочного домика на колесах.

В антрактах здорово смешил народ наш Тобик. Он так уморительно стоял на задних лапках, выпрашивая кусочек чего-нибудь вкусненького, что вполне мог бы выступать в цирке. Одно мягкое ухо у Тобика закрывало хитрый глаз, другое — свисало лохмотком набок. Черный нос жадно принюхивался, влажный красный язык облизывал морду. Песик только что не говорил: "Хватит смеяться, люди. Дайте поесть наконец, имейте совесть!" Признаться, я частенько забывал накормить Тобика, так что его попрошайничество меня ничуть не удивляло. Но мама не знала об этом и принялась стыдить пса:

— Бессовестный! Клянчишь у всех, будто хозяин морит тебя голодом. Обжора!

Тобик виновато скулил, но продолжал стоять на задних лапках.

…И на море

По утрам неподалеку от нас к хлипкому мостику часто причаливал маленький прогулочный теплоход, размерам чуть побольше хорошего катера. Отдыхающие катались на нем вдоль побережья. Соблазнились и мы. Самоотверженные Николаевы, как обычно, отпустили с нами Наташку, а сами остались в лагере — присматривать за машинами и палатками.

На теплоходике мы с Наташкой, ясное дело, в каюту не пошли, а сразу же пробрались на нос. Палуба была завалена бухтами канатов и плетеными корзинами, пропахшими рыбой, но мы нашли для себя отличное местечко. С него открывалась панорама всего города. А еще важнее, что там не воняло удушливыми выхлопными газами дизеля, их сносило за корму.

Когда на правом траверсе показался морской вокзал, наш игрушечный лайнер остановился. Раструб радиодинамика сначала зашипел, потом поднатужился и объявил голосом рулевого:

— Стоянка тридцать минут. Желающие могут искупаться. Просьба дальше тридцати метров от судна не отплывать.

Искупаться на такой глубине, в воде прекрасного малахитового цвета, ничуть не похожей на ту мутную желтоватую смесь с песком, в которой мы частенько барахтались после штормовых ветров!.. Что могло быть заманчивее? Я быстро сбросил с себя одежку.

Наташка заколебалась.

— А не опасно? Вдруг — акула..

— Скажи еще — осьминог. Или кашалот.

— Только недолго, Алик, — предостерег меня папа. — И не оставляй Наташу одну.

— Сама не маленькая, — буркнул я, натягивая на голову резиновую маску.

— Он сам-то у меня на поруках! — прыснула Наташка. — Забыли, товарищ прокурор?

С обоих бортов теплохода для удобства пассажиров были спущены веревочные трапы, но я сложил руки ладошками вместе над головой и нырнул прямо с палубы. Вслед за мной плюхнулась в воду и Наташка.

Минут десять мы барахтались у белого борта. Вода была настолько прозрачна, что, нырнув, я мог, хотя и смутно, различить даже киль нашего суденышка. Железный борт, круто изгибаясь, уходил вниз белой стенкой.

Тут-то меня и осенило…

Плаваю я и ныряю, особенно в маске, с ластами, как рыба. Папа однажды ощупал мне шею и пошутил: "У тебя там жабры не прорезались еще, случаем?"

Как-то мы переправлялись через Каму. На пароме. Я спрыгнул с него и поплыл к левому берегу. Но доплыть не удалось: паромщик вообразил, что человек упал в реку, поднял тревогу, заставил катерок свернуть с курса. А я вовсе и не тонул, лежал себе на спине, отдыхая. Но спорить не стал, взобрался на паром. Тем более, что одну ногу схватила судорога. Шум поднялся страшный: "Акт составить! В милицию сдать за хулиганство. Где родители, куда смотрят?" Пришлось папе вступиться за меня, рассказать, что плаваю я хорошо. И то насилу отпустили.

Это я не хвастаюсь, а только поясняю, почему решился в тот день на такой трюк.

Чтоб не рисковать, я сделал сначала пробу: нырнул, достиг киля и, ухватясь за него, отсчитал двадцать секунд. Потом разжал пальцы, и вода вынесла меня наверх.

— Сейчас дна достану! — залихватски крикнул я Наташке. — Смотри!

— Не дури, Алик! — забеспокоилась она. — Это тебе не на пляже. Тут океанские суда…

Что Наташка еще говорила, я уже не услышал. Набрав полную грудь воздуха, перевернулся и головой вперед ушел под воду. Сквозь стекло маски я отчетливо увидел белое днище корабля, местами с прозеленью, с прилипшими к нему ракушками. Далеко-далеко внизу, в мрачной толще моря, колыхались студенистые парашютики медуз. Скользнула, стремительная как торпеда, какая-то огромная рыба.